«Время создает меня, я создаю время» — когда-то такими словами заканчивался манифест японской группы Jikan-ha (Школа Времени), начавшей свою деятельность в середине 1960‑х годов¹. В своих уличных перформансах с участием прохожих они обращались к изучению временных пределов, пытаясь осознать свою роль в конструировании настоящего. Отрицая какие-либо успехи науки в ее стремлении постичь абсолютную истину, они понимали окружающий их мир как данность. Отсутствие определенности в реальном мире толкало их к тому, чтобы жить только в настоящем, осознавать и принимать изменения в происходящих событиях. Эти громкие и весьма красивые слова из манифеста вроде бы, как это следует из приписки в тексте, принадлежали Бонапарту, а природа времени в самых различных аспектах волновала многих художников, особенно по мере появления средств его фиксации. Но что означает создание времени? Его сохранение? Противостояние ему или нахождение на его службе? 

«Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта» или «Spirit Labor»² — завершившийся выставочный проект в «Гараже», посвященный времени и художникам, которые его преодолевают. Он вобрал в себя не один десяток авторов, причем из разных географических и поколенческих сред, что должно возбуждать интерес к тому, чтобы сравнить разное и непохожее. Сразу сделаю акцент на названиях выставки, это довольно редкий случай, когда все же приходится обращать внимание на двуязычное название проекта, о чем, собственно, сказано и в кураторском предисловии к выставке: 

Английское название выставки — Spirit Labor (букв. «труд духа») — заимствовано из одноименного киноэссе британского историка перформанса и куратора Адриана Хитфилда, в котором он анализирует специфический тип труда художника, построенного на сопротивлении превосходящим себя силам, будь то время или природная стихия. Русскоязычное название — «Служба времени» — раскрывает тему выставки в слегка ином ракурсе, привлекая внимание к аспекту драматичной зависимости человека от единственного по-настоящему невозобновляемого ресурса — времени.

Подобное «раздвоение личности» у выставки — одновременное спасение и опасность: уж слишком много нюансов проявляется, пока вы скачете от одного определения к другому. Основной нюанс заключается в том, что хотя большинство работ способно присутствовать как на территории времени, так и в пространстве преодоления, иногда одна чаша весов перевешивает другую. Время здесь обретает и свойства политической хроники, и личной истории, и надежды на лучшее, и фиксации личных воспоминаний — множество вариаций работы с одной и той же темой. Преодолевать же предполагается тоже разные вещи: монотонность, физическую боль, большие расстояния и даже привычный счет времени (Фите Штольте с «Восемь рассветов / Восемь закатов»). Время здесь определяется как невозобновляемый ресурс, но фиксация этого уходящего момента все же доступна — именно его сохранность становится открытой для зрителя.

Другой немаловажный вопрос, возникающий на выставке — а что требуется от  зрителя, чтобы испытать, прочувствовать это путешествие по времени? Чтобы дотошно погрузиться во все эти истории, необходимо недюжинное усилие, и мне с моей нетерпеливостью и особым чувством уязвимости перед длинными видеоработами это давалось не так просто. Конечно, можно все списать на суетливость и «клиповое мышление», но в рамках этой выставки, осмысляющей время и усилия, это кажется любопытным совпадением: вот уж действительно бартерный обмен зрителя и художника, где время и внимание решают все. Забавно представить, что одна из участниц выставки, художница Дуань Инмэй, которая в рамках своего перформанса «Я бы хотела узнать тебя» предлагает пообщаться с ней в инстаграме, даже не подозревает, что ее зрители порядочное количество времени посвящают и другим авторам. Просмотр работы Геннадия Попеску («Mine01»), к примеру, может занять у вас почти 30 минут, не говоря уже о прослушивании аудиозаписи читки Он Кавары («Один миллион лет (прошлое и будущее)»), которая и вовсе длится 1920 минут, но это уже экстрим. На «Службе времени» художники и их произведения борются за внимание, время и зрительскую выносливость, а территория выставки становится площадкой для реализации настоящего зрительского адюльтера. 

Обычно на выставках, где представлены художники из любимого мной бинарного противостояния Запад/Восток, особенно остро возникает требование проявить или выявить национальные и культурные свойства восприятия, которые якобы должны (кому?) находить какое-то отражение в работах. Тем более, что тема времени уж очень уязвимая и чувствительная, когда дело доходит до разборок под компаративистской лупой. Зритель ожидает чего-то отличного от того, что ему доводилось видеть ранее, эта естественная потребность не подлежит осуждению, но периодически порождает ряд ходовых стереотипов, которые намертво приклеиваются к художникам и их проектам. Кураторы заявляли, что не хотели разделять выставку на национальные модели восприятия, что это сужает взгляд и допускает экзотизацию участников проекта. Но там, где в одном случае такая модель «уплощает искусство» (хотя почему бы и нет), в другом она вводит определенную уравниловку. 

Я вообще не люблю национальные выставки — они экзотизируют и уплощают искусство. Мы постарались понять, что объединяет этих художников, как эти работы могут быть ассоциативно соотнесены, — и постарались выбрать самые неочевидные либо не показанные в нашей стране³. 

В чем здесь и можно согласиться, так это в том, что границы определения национального во многих случаях настолько сдвинуты, что уже сложно сказать про какую-то специфическую, обладающую национальными корнями, модель понимания времени. Возможно ли выявить какие-то особенности восприятия у поляка по рождению Андре Кадере в его «Круглом деревянном брусе В 12304000»? Или что такого японского у Он Кавары с его бесконечной документацией дат, событий? И где особые отсылки ко всему китайскому культурному бэкграунду у Тейчин Сье? Мы навряд ли с первого взгляда можем разглядеть в его работе что-то восточное, кроме идентичности самого автора, который то ночует на улицах целый год, то пробивает карточки, отмечая свое присутствие в пространстве галереи (с тем же успехом его можно было сравнить с отечественным монахом-отшельником). Здесь уже скорее хочется изучить ожидания тех, кто принимает этих художников в своих странах, как художники играются с ожиданиями иностранцев и что возникает из этих отношений.

Посвящение этой выставки Никите Алексееву тоже для кого-то может играть определенную роль, но кроме дани памяти, я бы не сказал, что это как-то сказывается на структуре или восприятии экспозиции, несмотря на то, что его работы,  представленные на ней, — не самые яркие примеры того, как можно нащупать время/преодоление. Что касается дизайна выставки, которому кураторы также уделили внимание, то великовечный бетон и деление на ячейки — небольшие пространства, где представлены работы того или иного автора, — способствуют интимности и сближению зрителя с произведением. 

Моим персональным фаворитом, и, такое ощущение, одним из главных героев всей выставки стал Тейчин Сье, представленный в экспозиции тремя проектами. Насколько мне известно, его сольного представления в России на выставках не было вовсе, разве что, предположу, что какие-то работы когда-то светились в групповых проектах. Даже если бы вся выставка состояла только из трех его работ («Прыжок», «Перформанс длиною в год. 1981–1982», «Перформанс длиною в год. 1980–1981»), то этого было бы достаточно, чтобы рассказать про природу времени, труд/жертвенность/документацию процесса. Поддерживают его запал и другие соседствующие с ним авторы, замечательный Хэ Юньчан с его выгулом камня по гигантскому маршруту («Путешествие камня по Великобритании») или же Чжоу Бинь со слежкой за муравьем на площади Тяньаньмэнь («Слежка»).  

На их фоне проекты Елены Ковылиной («Спасите мою душу») и Александра Юликова («Дневник 1976 года») смотрятся гораздо слабее, но не в смысле качества работ. Оба проекта демонстрируют скорее слабость своего «spirit» перед «labor», что можно было бы воспринять негативно, но проигрывать битву с собой и временем тоже допустимо. «Спасите мою душу», в котором художница на весельной лодке отправляется навстречу шторму, начинается амбициозно и опасно, но быстро рассыпается под воздействием внешних обстоятельств. Ковылину вылавливает береговая охрана, не позволяя ей двинуться дальше в морскую бурю. В экспликации момент появления береговой охраны обозначен как «судьба», а презабавный пассаж «буквально взяли уже тревожно раскачивающуюся на волнах лодку на абордаж» вызывает ассоциации с пиратским налетом, хотя это может быть простой логичной закономерностью. В своем «Дневнике» Юликов разрабатывает систему обозначений, при помощи которой он фиксирует уходящие дни и свое эмоциональное состояние в каждый из этих временных отрезков. Работа над проектом не была доведена до конца: планировалось зафиксировать весь календарный год, но художник оставил незаполненные клеточки, обозначая их как «длящееся время». Оба проекта под грузом внешних обстоятельств не позволяют авторам дойти до обозначенного ими предела, показывая, что не все и не всегда находится во власти человека. 

На выставке в том числе представлены авторы, которым время не страшно вовсе. Например, в многолетнем проекте Вячеслава Ахунова «Мантры СССР» художник в течение пяти десятилетий изобретательно воспроизводит советскую символику в ее различных формах и видах: фотографии, тексты, флаги. Его одержимость репетитивным созданием тысяч и тысяч объектов становится выражением его желания обесценить изначальную силу этих предметов и стоящих за ними идей. «Служба Времени» предоставляет и определенные переклички авторов с их зарубежными современниками. Несмотря на то, что Андрей Кузькин представлен на выставке работой «Основной вопрос», где он вырезает у себя на теле многозначительное «Что это?», мне сложно не упомянуть о выставке «— Что это? — Времянка», которая была показана в ЦТИ «Фабрика» в ноябре 2021 года. В ней Кузькин максимально осознанно проводит параллели с творчеством Он Кавары и Тейчин Сье, за счет чего между всеми этими проектами организуется определенная связь сквозь время и выставочное пространство. Этот спин-офф, если рассматривать его таковым по отношению к «Службе времени», демонстрирует простое повторение основной мысли знаковых работ Кавары и Сье: жизнь продолжается и после смерти благодаря тому, что остается после автора. В связи с этим я вспоминаю, что когда в 2014 году умер Он Кавара, то в твиттере появилось несколько аккаунтов, воспроизводящие его проект «I am Still Alive», а также «I Got Up At», который фиксировал дату и время пробуждения  художника.

Страдать телесно, ожидая, когда закончится боль и дискомфорт, предлагают сразу несколько авторов: Мелати Сурьодармо («Alé Lino»), RASSIM® («Коррекции 2») и Хэ Юньчань («Один метр демократии»). Их работы полностью соотнесены с тем, что внешние или задаваемые самими авторами обстоятельства требуют усилий в их преодолении. Эти работы находятся во второй половине выставки, когда уже начинают бродить мысли о том, что в какой-то момент мотив времени и преодоления расползается слишком широко. То зритель наблюдает за тем, как Сунь Фужун («Десятилетия» из серии «Искусывание») из тысячи лоскутков собирает сто комплектов рабочей одежды, то смотрит на то, как Чингиз Айдаров («Улитка. (Спираль)») скручивает в рулон множество потрепанных матрасов, которые раньше принадлежали его знакомым-строителям. Безусловно, художники сами избирают для себя эти испытания, сами жертвуют своим временем и телом, и это вполне соотносится с темой выставки, однако за всем этим кроется много дополнительных проблем и смыслов. В более миролюбивом зале памяти Тэцуя Нода («Дневник. 1973–2019») фиксирует все происходящее в дневнике, а Чжоу Бинь («Дневники. 1986–2015») перерабатывает свои исписанные тетради в чистый материал, который заново готов принять на себя чернильный удар. В этот момент граница между преодолением времени и телесностью смешивается, вызывая некоторый дисбаланс восприятия. Что до Ёсико Симады, которая в образе золотой статуи садится на стул возле посольств Японии в разных странах мира, выступая с критикой японского правительства за ситуацию с женщинами, пострадавшими от сексуального насилия в военное время, то здесь у меня также не получалось гладко встроить ее образ в эту выставку. С одной стороны, это отсылка к истории (времени), с другой, перформанс вроде бы требует терпения и усидчивости, но, насколько я знаю, долго она никогда не засиживалась и ее прогоняли. В общем, при всей моей любви к этой художнице, смотрелась она здесь несколько странно.

Гораздо удачнее удалось кураторам замкнуть начало и конец выставки. Картина Вячеслава-Юры Усеинова («Тень несуществующего дома»), с его дотошным воспроизведением, занявшим 11 лет, двора и дома, где когда-то жил его друг, идеально сочетается с вечным шедевром Нам Джун Пайка («ТВ-Будда»). Обе работы в сущности говорят о сращивании времен, где прошлое смешивается с настоящим, перетекает в будущее и так по кругу. Очень красивый кураторский жест, выступающий таким вот экспозиционным лупом всей «Службы времени». 

В отличии от масштабного проекта Новой Третьяковки «Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Берлин. Москва. Париж», где смешалось все и одновременно ничего, здесь не приходится впадать в такой ступор от экспликаций к работам. Параллельно проходящий проект мог бы соревноваться хоть в чем-то с выставкой в «Гараже», если бы хоть как-то отличался от любых других выставок в Западном крыле Третьяковки, но текстовая составляющая его и вовсе добила. Из-за этого складывалось ощущение, что все эти маститые и порой уже мертвые художники не более чем первокурсники, настолько тексты упрощают значение их работ. Но забавно, что и там можно найти проекты художников, где время играет свою роль. Например, «Almerisa» Ринеке Дейкстры легко можно запараллелить с «Дайаной» Михая Станеску со «Службы Времени», но это уже больше про формальные совпадения. 

Другая мысль, на которой приходится себя ловить (уж не знаю, возрастное это или почвенническое), заключается в том, что в наших реалиях мы очень часто ходим на выставки, чтобы визуально урвать для себя те работы и имена, которые нигде иначе мы увидеть не смогли бы (если не говорить о заграничных вояжах). Мысль может и вторичная, но в последнее время возникает у меня все чаще, оставляя вопрос: насколько сильно это влияет на наше желание бежать на те или иные выставки, ради конкретных авторов или работ? Проще провести аналогию с музыкальным фестивалем, который вы посещаете ради парочки имён и хэдлайнера в лайн-апе. Мы искренне хотим посвящать время только тому, что нам нравится, хотя эта утопичная мысль и нарывается на реальность, где ваши мнение и желание — лишь одни из многих. Поэтому на выставке, помимо любимчиков, вы встречаете и их противоположности, а также тех, кто может стать вашим потенциальным объектом интереса. В сущности, выставка должна удерживать ваш фокус внимания и формировать новые привязанности, чтобы вы вновь и вновь возвращались, ненормированно распределяя свое время между всеми ее участниками.

На мой взгляд, проблема выставки «Служба времени» заключается в том, что в какой-то момент передвижения по ней вы ловите себя на мысли, что любая работа могла бы соответствовать ее теме: все про время, все про преодоление. В таком случае соседствующая выставка «Зеркало без памяти» Томаса Деманда, который в бумаге воспроизводит места разнообразных событий недавней истории и фотографирует их, тоже на стороне времени и преодоления прошедшего. Усилия и время, затраченное на написание этого текста про то же самое. Устойчивая неопределяемость показывает свою слабость: всё преодолевает время, в ряде случаев заглавная тема выставки затмевает любые другие смыслы, которые авторы, хоть с Востока, хоть с Запада, через свои время и тело пытались вложить в свои работы. Картинки и тексты из бетонных альковов вас успокаивают и убаюкивают, убеждая в логичности и последовательности выбора авторов, работающих со временем. Все складывается настолько ладно и гладко, что дает повод для подозрений: не слишком ли все идеально на этой выставке? На фоне других событий за прошедший сезон, где «Многообразие» — это словно призрак Арт-Москвы из середины 2000‑х, а ГЭС‑2 — больше про здание, чем про выставку, «Служба времени» вызывает меньшее раздражение, что на медийном фоне мировой событийности и общего удручения — уже достижение и приятное времяпрепровождение.

Автор Виктор Белозеров (Gendai Eye)

Редактор Анастасия Хаустова

Spectate — TG

Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:

1. Lack J. Why Are We ‘Artists’?: 100 World Art Manifestos / M. 22. Jikan-Ha, Manifesto of the Jikan-Ha Group (1962). — Penguin Classics, 2017. P. 71–74.
2. Выставка «Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта» (кураторы Снежана Кръстева и Андрей Мизиано) проходила в музее «Гараж» с 10 сентября 2021 по 30 января 2022.
3. См. интервью с кураторами выставки: «Служба времени» в «Гараже»: 40 способов взломать себя, пространство и время 1) Уплыть в море 2) Сделать обрезание 3) Превратиться в улитку 4) … // The Village, 10 сентября 2021, доступно по https://www.the-village.ru/weekend/art/garazh-vremya