Есть ли разница между «No, sir» и «Nope»? Между «Нет» и «Не‑а»? Ну а поскольку локализаторы её, кажется, прозевали, то «Нет» Джордана Пила (2022) я буду называть просто «Ноуп».
Фильм начинается с библейской цитаты из Книги Наума 3:6 — «И подниму на лице твое края одежды твоей, и покажу народам наготу твою и царствам срамоту твою. И забросаю тебя мерзостями, сделаю тебя презренною и выставлю тебя на позор» — по-английски звучит несколько иначе («I will cast abominable filth upon you, make you vile and make you a spectacle»): т.е. сделаю тебя зрелищем, наблюдаемым.
Зрелище — вот ключевое слово этого фильма.
Приведу цитату и я:
«…в мировом спектакле мы являем собою зрелище. То самое, что делает нас сознанием, соделывает нас в то же время зеркалом мира, spectulum mundi. Не находим ли мы своего рода удовлетворение в том, чтобы оставаться под взглядом, о котором я только что, вслед за Морисом Мерло-Понти, здесь говорил, — взглядом, который, охватывая нас целиком, делает нас зрелищем, хотя самого взгляда нам никто не показывает?..
Мир всевидящ, но он не эксгибиционист — с нашей стороны он взгляда не провоцирует. Когда он начинает-таки его провоцировать, у нас тут же возникает чувство странности происходящего»1.
Как бы подражая главному объекту фильма, чтобы выжить, «Ноуп» мимикрирует под блокбастер (схема интеллектуального блокбастера была обкатана уже в «Мы», но концептуальное содержание там сильно оторвано от действия), на самом же деле являясь НЛО, этим Нечто (большой Другой?), которое, прячась от взгляда и притворяясь неподвижным мирным облачком, пожирает лошадей и народы. Джордан Пил неслучайно выбирает своим объектом предмет столь несусветный и вульгарный — именно в силу этой вульгарности смотреть на него будет и ребенок, и женщина, и монах, и пьяница. Смотреть с насмешкой, несколько свысока, не вполне даже веря, — но всё-таки смотреть.
Не так ли некоторые зрители смотрят блокбастеры?
Джордан Пил в принципе работает с максимально знакомыми и проверенными, почти картонными, тропами, но если в «Прочь» он переворачивает их вверх ногами, то здесь скорее жонглирует жанрами, в постоянной трансгрессии создавая саморазоблачающее кинопространство (псевдоскриммер с детьми, нарядившимися пришельцами; «run OJ run», «я расстался с девушкой; звучит как штамп, но это была та самая»). Герои без особых потерь сводимы к своим функциям: молчаливый спасатель, боевая девчонка, технарь. Даже имена немножко комиксоидные: Эйнджел, Рикки.
Если в действительности чернокожий жокей с того самого диафильма остаётся безымянным (глаз целиком приковывает изящный перебор лошадиных ног: её кличка, кстати, как раз известная), то «Ноуп», как бы исправляя ситуацию, возвращает ему имя — Элистер Хейвуд, от которого ведут свой род герои фильма. Но и у главного героя имя не вполне самостоятельное — ОуДжей Хейвуд (OJ — Otis Junior, в честь отца), в невзрачном худи с надписью «crew» он в камеру-то почти не смотрит. Довольно характерно, что умением не смотреть на НЁХ, уводом фокуса с него владеют именно чернокожие («We have skin in the game»).
По сути, «Ноуп» — это ремейк диафильма Мейбриджа, только на аймаксе и с хромакеем. Собственно, с плана внутренностей НЁХ, на которые проецируется этот диафильм, «Ноуп» и начинается: не то камера Обскура, не то Кааба, не то пылесос. Но откуда проецируется эта картинка? Из НЁХ наружу — или наоборот? Именно это ускользание, эта несводимость к банальной аллегории и делает Пиловское НЛО по-настоящему интересным.
В начале фильма, у хромакея, проходит как бы репетиция: конь Лаки встречается со взглядом (ему показывают зеркало сцены) и пугается. В финале же — сама съёмка ремейка: правда, теперь жокея на лошади недостаточно, для зрелищности нужны пустыня, резиновые человечки, драматичная музыка, спасение сестры, погоня и НЛО.
Образная система фильма (а детали Пила выстреливают с почти настырной неизбежностью) ясно проводится оппозиция пространства зрелища (телешоу, кинопавильоны, картонный дикий запад, VR-таверна в доме Эйнджела, одним словом — сцена: место где смотрят) — и дома (места где не смотрят, где уютный винил, воспоминания, отцовские лошади, контраст жёлтых окон и светящейся голубой ночи). Хотя прародитель Хейвудов был один из первых запечатлённых на пленке людей — и он, и его наследники обслуживают аппарат зрелища: чернокожие запрягают упряжку. Неслучайно это неподвижное НЁХ обитает именно возле дома по производству зрелища (и особенный интерес питает к лошадям; месть?), и именно отца-всадника оно убивает в первую очередь — пятицентовой монеткой с Джефферсоном (In God we trust). Ранчо приходит в упадок, ОуДжей продает лошадей более успешному Рикки в ковбойской шляпе (тоже несколько безымянному: его знают как Asian kid из Горди-шоу). В середине же фильма НЁХ пожирает Рикки и его зрителей и отрыгивает прямо на дом Хейвудов (как будто бы объевшись поп-корна).
Одним из самых изящных формальных решений фильма является смена форматов: широкому — с полосами — 1,25:1 противопоставляется чуть менее вытянутый 16:9. Когда НЁХ врывается в пространство фильма — киношный 1,25:1 сменяется на как бы менее условный 16:9, вызывая ощущение схлопывания и подчеркивая вторжение Возвышенного (лавина, цунами — всё то, что весьма захватывающе наблюдать издалека, но не изнутри). Касается это и групповых сцен, когда один из героев ближе к НЁХ, чем другой, и это подчеркивается форматами.
Тем интереснее, что во вставной новелле в центре фильма (флешбэк с замершей туфелькой из которой мелькает ещё в начале) очередной выпуск Горди-шоу снят в ещё более комфортном и прирученном 4:3. Под закадровый смех (опять же — безымянные подле поименованного шимпанзе), актёры носятся со своими подарками и идиотскими шутками вокруг Горди, поздравляют его с днём рожде… происходит взрыв реальности. Уже в 16:9 камера облетает опустевшие декорации, бежавшую публику (мигает табличка «аплодисменты»). В положении вуайера, азиатский мальчик сидит под столом и смотрит, как шимпанзе брутально избивает его игровую мать и отца. Затем шимпанзе его замечает, подходит и — протягивает пятюню. Рикки без вопросов (да! я тоже хотел это всё расхерачить!) тянет пятюню в ответ — выстрел, полиция нейтрализовала опасность.
Но в конечном итоге интертеймент и это сожрёт, и из этого он сделает легендарное дерьмо.
Хотя выросший Рикки становится агентом этого аппарата, проводя немного зачуханные мероприятия с прохладительными напитками для обывателей, вспоминает он этот день с лицом полным трепета — с таким же лицом он и исчезает в пылесосной пасти НЁХ, растворяясь в абсолютном зрелище.
Интерес, который оно вызывает у людей, в принципе довольно эротичен (или же тут влечение к смерти?) — это и байкер в зеркальном костюме, одержимый камерой, и сухой оператор с кроненберговским лицом, любитель посмотреть записи животных, пожирающих друг друга. Когда уже всё снято, он хочет продолжать («сейчас будет потрясающий свет»), ненасытно крутя ручку камеры, с улетающими ногами в кадре, он снимает пленку, которой не увидит и сам, и дезинтегрируется в экстазе.
Вставная новелла подсвечивает основной сюжет. НЁХ и Горди явно запараллелены, они оба осуществляют взрыв реальности, раздирая фальшь декораций, так усердно снова и снова людьми возводимых. А между двумя этими взрывными животными оказывается конь, верный и покорный человеку. Лошадиное поле зрения ограничивают шорами, и конь становится и транспортом, и объектом съемки, и предметом пристального аппетита НЁХ
Собственно, кульминация фильма — это овладение стихией путём захвата ее во власть глаза: приручительная сила искусства. Все герои встают на свои места: Эмеральда координирует, ОуДжей привлекает внимание, оператор Холлс снимает, Эйнджел подаёт бобину. Внезапный врыв в съемки зеркального байкера («кто вы?» — «никто» — «вы не похожи на никто») изящно подчеркивает оппозицию аналогового и цифрового (ручная камера — аймакс; лошадь — байк), потому как рядом с НЁХ вся техника перестает работать (развлечения гаснут). Но еще до того, как гранд-план составлен, резиновые человечки украдены из супермаркета, и охота Глаза за идеальным кадром началась, НЁХ прежде всего поименовывают шутливым Jean Jacket. Оператор же хриплым голосом читает стихотворение про одноглазого, однорогого фиолетового летающего людоеда (One-eyed one-horn flying purple people eater): изначально весёлый и дурацкий текст ду-воп песни Шеба Вули обретает звучание тёмной молитвы.
NB NB NB — сколько раз возможно кричу — НОТАБЕНЕ! Финальная секция (когда зеркальный байкер и оператор уже съедены) практически полностью лишается речи (остаются крики и междометия, «сейчас получишь», «давай» и пр.), на первый план выступает чисто визуальное ЗРЕЛИЩЕ.
Вся сцена гранд-съемок изящно подведена к этой точке. НЁХ повисает между братом и сестрой: у Эмеральды дизельный байк (и он не работает), а у ОуДжея аналоговая лошадь. Звучит странная шарманка, поверх неё дефолтные струнные и — вырывая музыку из голливудского штампа — какая-то подскакивающая флейта: двумя пальцами ОуДжей показывает взгляд — сестра отвечает таким же жестом, и какой-то невероятный зазор в их игре, что-то в нём от всех сцен прощания, когда-либо снятых в блокбастерах (Джордан Пил как бы заходит в пространство между картинкой и глазом и говорит: посмотрите, вот это ЭКРАН). Обладающий магической сопротивляемостью, ОуДжей смотрит на НЁХ, чтобы отвлечь внимание, а оно уже трансгрессировало в новую форму: пульсируя квадратом цвета водорослей, с камерой-обскура в центре — некая бабочка материи (???). Эмеральда же на байке уезжает в пластиковый Дикий Запад, запускает в воздух резинового ковбоя-приманку (отношения НЁХ и шариков дублируют отношения зрителя и НЁХ) и — с хронотопом, растянутым как в немом кино, — по одной забрасывает монетки в фотоколодец (возвращая нас к пятицентовику с Джефферсоном в начале фильма). Обращаясь к технологии еще более аналоговой, чем камера с ручкой, Эмеральда сжимает рычаг колодца с долгой выдержкой, пытаясь поймать Нечто в кадр (захват). И вот эта раскинувшаяся вульва Вселенной — как бы нерешительно, но играя — пожирает резинового ковбоя. Ракурс из её утробы: с улыбкой, резиновый ковбой лезет по внутренностям (фаллос? роды в реверсе?) и взрывает НЁХ нахрен (это что, первосцена? серьёзно?). Пульсирующая материя разлетается в дым, подъезжает полиция, и из тумана, на коне, появляется брат (на него указует ковбой). Фотооткрытка падает — выдержка наливается цветом.
НЁХ приручено.
Шимпанзе-Горди опять застрелили. Спектакль мира опять победил. Ничего этого не было, забудьте, да и в самом деле, это разве кино? Просто тупой блокбастер, даже писать здесь не о чем, снято для отработки повестки, сюжет рваный, смысла ноль, что курили авторы неизвестно, операторская работа просто отсутствует, два часа десять минут жизни впустую, пересматривать незачем, ЭТОГО НЕ БЫЛО, ЗАБУДЬТЕ, НИЧЕГО НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО.
НОУП.
Автор Никита Немцев
Редактор Дмитрий Хаустов
Spectate — TG
Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:
