24 апреля вышел в свет новый сборник канадской поэтки Карен Соли (Karen Solie) — Wellwater («Колодезная вода»). Для русскоязычного читателя это имя остаётся terra incognita: её тексты не переведены, и до сих пор не написано ни одной критической строки — вряд ли можно сказать, что о Соли у нас знают. В Европе её поэзия получила больше внимания: отдельные стихотворения доступны на французском, немецком, чешском и других языках, хотя и там её имя звучит тише, чем на родине (где ей была присуждена Griffin Poetry Prize, главная для этого искусства награда страны). Там она соперничает по масштабу в когорте т.н. «сложных поэтов» разве что с Энн Карсон, добравшейся, к счастью, и до России.

«The Caiplie Caves» (2019) — я полагаю, самый интересный сборник Соли, — был написан во время её пребывания в статусе poet-in-residence в Шотландии, полуостров Файф. Арена действия — East Neuk (с шотландского — «угол»), побережье в восточной его части. 

Каменные стены — на двести лет старше Канады — каменистого побережья. Деревня Крэйл. Осень. Соли — или замещающее её «я» — уговаривает батареи прогреть комнату. Она ничем особенно не занята. Но тратит время на нечто смутно необходимое. В четыре часа, когда все ещё на работе и магазин пуст, выходит на вылазку в Co-op — закупает съестное на вечер — и обратно в арендованную квартиру. Небрежный ужин. Одеяло, запачканное чернилами. После еды нужно принять лоразепам. Совсем перед сном — телевикторины. Думается, в это время она определилась с эпиграфом: 

«Заботы от нас отгоняет не местность с открытым
Видом на моря простор, а лишь разум и мудрость».

Гораций, «Послания»

Постепенно перед ней расступается география. Аккумулирующей скитания точкой становятся те самые (из названия) пещеры Кейпли, расположенные между Анструтером и Крэйлом и традиционно ассоциируемые со святым Этернаном — полумифическим мучеником VII века. Вероятно, он был ирландцем, а может и пиктом — частью того харизматического народца, что сначала долго вздорил с римскими колонизаторами, а затем — с «цивилизованными» христианскими проповедниками, и те и другие до невозможности экзотизировали его; некоторые пикты, как, возможно, Этернан, проходили испытание культурой и обращались в привычные нам образцы, скажем, сомневающегося святого. 

Он не был чудотворцем. Он был эксцентричным аскетом а‑ля Чоран. Жил на воде и хлебе. Колебался между основанием скита на острове Мэй, в ясный день хорошо просматривающемся с любой из местных прибрежных деревень (с расстояния в что-то около десяти километров) и отшельничеством в пещерах. Занятно, что мы не знаем его окончательный выбор — оба варианта выдвигались как возможные. Такая неопределённость обусловлена спецификой сохранения памяти о нём — это по большому счёту только надписи на камнях — как пиктские, так и ирландские — или, точнее, перемешанно пиктско-ирландские (не в буквальном археологическом смысле), многих тамошних святых мы помним исключительно по такого рода надписям. 

С самого начала палимпсест. И до сих пор — пещеры не были подвергнуты музеефикации. Они не загорожены сеткой. Бывает, в них залезает блудная молодёжь, жжёт костры, оставляет граффити, слипающиеся с текстуальными артефактами минувшего: «Mairi + Ian, Saor Alba». Молодежь слепа к прошлому — слепо ли прошлое к ней? — в одном из стихотворений Этернановского цикла у моря сгрудились мужчины и женщины, преимущественно мужчины, в лохмотьях на ещё более жутких лохмотьях (плоти), и смотрят на яркий свет, долетающий до них с верхних окон, где живут слепые. Но это не Райский свет. С оговорками можно сказать, что слепые — мы. Но и прошлое, если и воспринимает наш слепой взгляд, то не реагирует. 

Две главы о древних камнях¹

1.

Такова нервная сила жизни. Символы,
аллегорические формы, язык,
постепенно утрачивающие значение,
хоть это и происходит неспешно.

Вода замерзает в пористой ткани песчаника.
Существуют разнообразные физические расколы.
Кроме того, осыпание, поверхностный рост,
агрессивное воздействие углерода на эту землю

и повсеместное размытие черт
в галереях полей.

Клиновидный осколок, отбитый с верхушки
придорожного камня в Аберлемно, высвободил его змею обратно в почвенные покровы позднего 6 века.

2.

Менгиры Калланиша
взирают поверх головы времени, их мысли
где-то в другом месте.
Расположены крестообразно, внутренний круг,
из которого вытекает пространство.

В их присутствии мы как трава
на стадии прорастания двух листьев, чьи глаза
только начинают фокусироваться,
лица мокры, лёгкий дождь простукивает наши куртки,

а там, где мы видели дикие земли A858, проступает
каркас распознания.
Точная, щедрая технология. Линии сонастройки транслируются прямо в нас.

К юго-востоку холмы Грейт-Бернеры,
«Старуха с болот».

Мы не хотим возвращаться к машине.

Мчась вперёд в транспортах наших тел,
наших пылевых облаках, всё, куда
бы мы ни шли, будет теперь в отношениях с ними.

Как если бы пережитое там счастье могло укрыться и уцелеть, даже если не стало всего его породившего.

Как сейчас, так и с раннейших зачатков того, что мы называем Соли, ландшафт у неё — жёсткий диск, сохраняющий отложения, безразлично, геологические или антропологические. Человек — такой же жёсткий диск. В дебютном сборнике, Short Haul Engine (2001) — дебютировала она, кстати, довольно поздно — лет в тридцать пять, на впечатлении от получения магистерского образования, где её познакомили со всем модернистским каноном — вспоминая о детстве, Соли предъявляет его как пропитку пейзажем; ребёнок поругался с матерью и в пароксизме своеволия поедает землю, запихивает её в себя горстями. Пространство как таковое — не внутри субъекта, но трётся об него боковиной; Соли фиксирует результат — искру.

И в этом смысле её ранняя поэзия поражает тем (помимо того, что в ней нет ни единой неудачной строки), что она действительно предоставляет нам Канаду; понятно, не ту, что мы себе воображали; и, возможно, не абсолютно правдивую, но уж точно истинную — и это в век, когда любая разбивка мира на локусы, как казалось, потеряла смысл, они все сплющились, уплощились; региональные поэты предъявляли либо открытку, либо глобальный образ ничто, если угодно, «не-места» Оже. Соли не допускает ни того ни другого. Транзитных зон у неё предостаточно: станции «Грейхаунда», аэропорты, т.д; но они — всегда аффективная сетка, к которой подключается мигрирующий субъект, и аффекты эти обусловлены памятью места. 

Округ Фронтир²

Каждые несколько миль — промедление на распутье. Вне зоны покрытия, одинокий сигнал витает беспомощно. Нас сплачивает обособленность

среди разобщённых вещей. Канюк Свенсона на небесном служении, промышляющий в сорнотравье койот — их чуждые языки, слитно жаждущие крови,

что утоляется рыскучим глазом. Уравнение, вылепившее собор — не сам он, как и пространство, здесь формализованное. Дождевая буря с Монтаны,

продвигаясь часами, не догоняет. Я слышу нечто в последний раз. Наша разлученность, брошенная в разошедшиеся вещи: яростное изумление

перед сближением. Знак на столбе карта

местности, снимок со спутника, центрированный по месту, где мы стояли посреди, как мы выразились, ничего. Что было мною предпринято — не то, что могло бы. Каждую пару миль развилка, раздумье. Лишайник, практикующий бесконечность на изнанке

полевых валунов. То, что было до называния, к чему отсылают собственные имена. В нашей отдельности среди таких же вещей мы скреплены, петли, на них

раскачивается день, колебание, словно слепое пятно меж глаз коня, замещаемое его рассудком. В полноте тишины, которая есть тишина

серийная. Один из домов заброшенного поселения безостановочно продувается ветром насквозь.

Один из журналистов, наверное, в шутку, назвал её продолжательницей вергилиевской традиции — и был абсолютно прав, это «Георгики» с «Буколиками», как они просто обязаны выглядеть сейчас — несколько исковерканные, с отдельным стихом, посвящённым проскальзыванию сквозь череду из четырёх угольных электростанций; с осётром, отравленным тяжёлыми металлами и то ли символизирующим, то ли в ином ключе репрезентирующим целую страну; с неоном, скукой, выхаркивающими облака лёгких фермерами пограничья Канады и Соединённых Штатов; но и с прошлым. Не конфликт — и не принятие — третий путь. Сравнение с Вергилием — высшая похвала, но боюсь, что Соли даже лучше.

Пещеры Кейпли вводятся в ткань сборника через название открывающего тему стиха  — NO 59981 05825; 56.24324° N, 2.64731° W — точные координаты, наиболее чистый маркер географии, не более и не менее чем места. Место при субъективном взгляде на него распадается на простые формы, те, что труднее всего объяснить. Например, растительные или животные. Одно из самых сложных и длинных стихотворений сборника представляет собой разложение — разбегание — нейтральных формулировок из Справочника Беспозвоночной Фауны залива Фирф оф Форф 1881 года; в случае приложения этих простых форм к поэтизированной персоне самой Соли (а она здесь довольно редко работает с собой как с актором) получается вещь вроде «Полноты» («A Plenitude») — ландшафт «рождённых не из плотского, но из духовного семени» соцветий морской горчицы, заячьего клевера, вьюнка… Посреди их пестрого многообразия Соли гоняется за желанным цветком редкого тут белозора, Grass-of-Parnassus, наипростейшей формой. В стихотворении «Tentsmuir forest» одноимённый лес раздроблён на грибы; местную жительницу, вроде бы хорошо в них разбирающуюся, находят валяющейся на полу, мёртвой, её дети — бесполезно гадать, выдумана ли эта история; сама механика порождения пространством События — несомненна. Наиопаснейший гриб — одновременно наивкуснейший.

Кое-где замечаема лишь рябь события, первоочерёдно — в море. В «Меридиане» Соли пускает своё воображение резвиться в волнах, окольцовываясь вокруг маяка Килренни (Св. Ирни), давным-давно не зажигаемого, но неустанно опаляющего округу теневым антисветом памяти; пиктограммируемое поколениями картографов, имя этого маяка продолжает гулять на устах стариков — но о нём знать не знают (во всяком случае, на сознательном уровне, что не спасает: от бессознательного, цитирую, в XXI веке остался «уносимый ветром обрывок») толпы туристов на катерах, канадские рыбаки, мачты яхт. Они, и это не лишает их идентичности, не дотягивают до события. Дотягиваясь до события былого света, Соли примиряется с утратой, это её способ. 

Более сильная рябь в Северном море поднялась в 1918 году, в рамках сборника она и по сей день не утихла. В «Битве» у острова Мэй, в ночь с 31 января по 1 февраля того года здесь в ходе учений столкнулось несколько подводных лодок (а на них в свою очередь напоролись линкоры); так и не увидев противника, ко дну ушли 104 жизни, «их записали в потери». Трагедию долго замалчивали, а после огласки замалчивали настоящие причины — не халатность, но технический сбой. Только в 2002 году на этом месте воздвигли мемориал. Соли видела его, а также ясно видела инициатора — «мальчишку, плывущего под флагом ошибки».

Что касается голой, полупылающей бледным пламенем современности, в «Пещерах» она представлена как минимум двусторонне, но стороны схлопываются. Во-первых, Airbnb и аналоги — не-места, протягиваемые измождёнными субъектами к статусу мест — в «Когда одиночество было проблемой, оно не было одиночеством» некто восклицает: «Нашу культуру лучше всего описать как героическую. Отважная в самопродвижении, благородная в тиражировании чужих падений, её одержимость смертью <…> поистине эпична» — и уже другой некто в «Шеринговой экономике» запускает бесконечный, до последнего живого человека, перфоманс «I Want My Fucking Money» в упомянутом Airbnb интерьере. Шеринговая экономика приравнивается к либидинальной. Проще говоря, сформированный нерефлексивным человеком тип культурного пространства; и другие, пойманные им в ловушку. Во-вторых, святость — двойники — Соли — её здешнего «я» — (другие writers-in-residence?) — скорее, простые местные? —  вырвавшие один день у быта, едут по шоссе A915 в сторону Kirkcaldy — читайте, в сторону Эдинбурга — в стихотворении «Трейлерный парк „Сокоп Линкс”» — любовь всей жизни субъекта стиха сворачивает на незнакомой развязке, дискутируя с сигареткой «Силк Кат»; субъект подмечает, наблюдая вождение: «Любовь моя постарела, не думая о себе — выполняя условия — и обиталище наше не совсем уж и наше — подметая помёт с не принадлежащего нам коврика» — и т.д.; но остаётся тайное любование морем, холмами, всяким таким; что-то переопределяющее нас в пику подстроившим подлянку с домом. 

Невольно схлопываются к Airbnb калифорнийские хиппи с Кэлк-Сити — первоначально маргиналы, по духу неотличимые от Этернана и ему подобных, отстроившие последнее свободное место в Америке, с великой неохотой признанное властями населённым пунктом, в «Отцах пустыни» они сравниваются с коптскими монахами Вади-Эн-Натруна. Но постепенно они возвращаются в мир — Airbnb — бывший таким и во времена Этернана — через сопоставление с фигурой Святого Антония, искушавшегося в своём скиту дурными, призывающими его обратно в жизнь мыслями — Леонард Найт, двадцать шесть лет подряд раскрашивающий свою Гору Спасения, становится первым, в 2011 году отправившись с деменцией в пансион для престарелых, прочие святые один за другим последовали за ним — как знать, думая, что пересекают финальную черту? — поснимали квартиры в больших городах, нашли себе специальность. 

Признаться, неисправимо ограниченный критик The New York Times в своей статье критикует Соли за плановость книги, мол, лучшие её места — то, что мы видали и в ранних сборниках — географические наблюдения; сквозная же линия, якобы, не до конца удовлетворительна: Этернан говорит на бессовестном арго из смеси архаизмов и плаксивых стенаний современного дауншифтера — к примеру, заклинает главный страх, пожирающий его жизнь, в терминах «я прикреплён к нему, как к бюрократии!», да и вообще, не оказался бы он… альтер-эго Соли! На деле же это единственный способ оживления Этернана; замкнутая его вариация не стоила бы ни перелёта через океан, ни просмотра телевикторин, ни блужданий. Соли диковинным образом сакрализует саму структуру его речи — смещая по странице, прикрепляет его регулярные псевдомонологи к правому краю — такими, правосторонними, они слышались ей через двухметровой толщины каменные стены арендованного жилья. Этернан — от латинского «aeternus» — вечный, вечный в языковом смысле и вечно переживающий вечный сюжет:

«пока наконец всё не стало шумом 
яростью и стыдом существ прирученных жестокостью
жутких созданий механизированных под влиянием 
единственной истины аскезы и амфетамина вечного конфликта 
в краю пещер где в каждой отшельник как черви в кочанах капусты
пустота
глубокие вибрирующие ячейки <…>».

Гудящие ячейки трейлерного парка. Обляпанной чернилами меблирашки. Этернан основывает обитель на острове Мэй. Этернан затаился в пещерах Кейпли. Карен в одиночестве ужинает и тревожится. Не-Карен со своей любовью в сигаретном дыму бороздят А915. И отчищают от скверны трейлерную обитель. Заколдованные двойчатки. Всё вибрирует. Да, это уже не россыпь мест; но и не линейный маршрут; не вполне ризома — отдельные корни не проявлены априори — карта? Навигатор. Маршруты и правда строятся. План безупречно отлажен.

В новом сборнике Соли возвращается в Канаду. Немудрено — и прекрасно — отступив от отступа. Счистив третий слой амальгамы, зайдя на новый виток. В конце концов, нам конкретно дана специфика только того, что не мы — и в смысле чужеродности всех пространств она — идеальный медиатор. В «Спя с Витгенштейном» из «Modern and Normal» (2005) Соли предлагает тому, растянувшемуся на её постели и жалующемуся на прошлое, — ударить (по собственному примеру) молотком — так вот, Карен знает, о чём говорит, она била этим молотком, била и била, всю свою жизнь, в уникальной, разумеется, партитуре («Многое у меня проистекает из музыки»).

spectate — tg — youtube

---

Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, подписывайтесь на наш Boosty или поддержите нас разовым донатом:

---

1. Из сборника «The Caiplie Caves» в переводе Артёма Белова

   Two chapters on ancient stones

   1.

   Such is the nervous power of life. Symbols,
   allegorical forms, language
   signifying less and less
   though very slowly.

   Water freezes in the pore fabric of the sandstone.
   There are various physical openings-up.
   Also powdering, topical growth,
   chemical aggression from the carbon of the country

   and an all-over blurring of features
   in galleries of the fields.

   A wedge knocked from the upper face
   of the Aberlemno roadside stone released its serpent
   back into groundcover of the late 6th century.

   2.

   Standing stones at Callanish
   stare over the head of time, minds
   somewhere else.
   Arranged in cruciform, an inner circle
   from which expanse flows.

   In their presence, we are like grasses
   at the two-leaf stage, whose eyes
   are only beginning to focus,
   faces wet, light rain pattering our jackets,

   and where we saw raw land off the A858 is revealed
   a framework for acknowledgement.
   Precise and generous technology. Alignments stream right
   through us.

   Southeast, the Great Bernera Hills,
   the “Old Woman of the Moors.”

   We don’t want to go back to the car.

   Speeding ahead in the vehicles of our bodies,
   in our clouds of dust,
   everywhere we go is in relation to them now.

   As if a happiness felt there might shelter, and survive,
   even though all that gave rise to it has passed away.

2. Из сборника «Pigeon» в переводе Артёма Белова

   Frontier County

   Every few miles, hesitation at a crossroad. Outside the communications network, a lone signal circles helplessly. Our separateness among

   separate things is what unites us. Swainson’s hawk aloft in his workplace, coyote hunting ditchgrass — their unlike languages, blood at the core, each eye seeing

   to its own grid. The equation allowing
   the cathedral isn’t the cathedral, nor is it the space that it describes. A rainstorm from Montana

   advances hours without advancing. I’m hearing something for the last time. Our separateness among separate things unites us: a violent wonder

   at convergence. The sign on the post a map of the area, an image shot by satellite and focussed to where we stood in the middle, we said, of nowhere. What I’ve done is not what I
   might have. Every few miles, hesitation
   at a crossroad. Lichen practicing infinity on the backs

   of fieldstones. It’s what it was before the naming that the proper name refers to. In our separateness among separate things we are united, the hinge

   the day swings on, the hesitation, like the blind spot between a horse’s eyes his mind fills in. In the fullness of the silence which is the silence

   in the series. One of the houses in the abandoned townsite wind blows through without stopping