Дайкхофф Т. Эпоха зрелища. Приключения архитектуры и город XXI века / пер. Антона Вознесенского. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2023.

Когда сегодня я пишу эти слова, на силуэте Лондона искрятся новые башни и небоскребы, население его теперь больше, чем когда-либо за всю историю, и трудно представить, что некогда люди подумывали о том, чтобы покинуть это место. Но они на самом деле подумывали об этом и затем покидали его. История моего отца едва ли была чем-то особенной. С 1939 по 1979 год население Лондона сократилось на два миллиона — на четверть¹; в частности, только за десятилетие с 1961 по 1971 год — на шестьсот тысяч. Многие уехали в другие города, благодаря политике правительства по борьбе с трущобами в центре города за счет уменьшения плотности населения. Иные даже оставили родные края вовсе и присоединились к исходу хиппи в Америку. В 1970‑х годах население Великобритании впервые за века сократилось: сотни тысяч людей, сытых по горло рецессией и ощущением нависшего над страной рока, покидали Соединенное Королевство в поисках более радостных краев.

История Лондона была далеко не уникальна. В упадке пребывали тогда города во всех уголках западного мира. В тот момент мы вообще едва не отказались от самóй идеи большого города. Сегодня мы тревожимся о тающих городах вроде Детройта, где природа отвоевывает целые кварталы и улицы. Но старые наши города таяли десятилетиями. Население восьми из десяти крупнейших городов Америки, например, с 1950 года сократилось как минимум на пятую часть², шести же из шестнадцати крупнейших — Детройта, Кливленда, Буффало, Нового Орлеана, Питтсбурга и Сент-Луиса — более чем наполовину. Как пишет экономист Эдвард Глейзер, «век индустриального города закончился, по крайней мере, на Западе»³.

Как центры производства и потребления — промышленности, торговли и развлечения — города существовали тысячелетиями. Но промышленная революция и изобретение в Великобритании индустриального города — средоточия фабрик и фабричных рабочих, нарушили равновесие. Западные города сделались в первую очередь центрами промышленного производства, в которых, удовлетворяя потребность огромных фабрик в рабочих руках, беспрецедентно многочисленное население ютилось в беспрецедентной тесноте. Пока, конечно, эта потребность сохранялась.

Оглядываясь назад, я вспоминаю яркие моменты из моего детства. Годы моей юности сопровождали сводки новостей, исполненные тревоги о «старом городе» после беспорядков из-за закрытия предприятий и жестокой безработицы в Мосс-Сайде в Манчестере, Брикстоне в южном Лондоне или Токстете в Ливерпуле. Из предыдущего десятилетия, семидесятых, в памяти у меня сохранились не только поездки с отцом на встречу с апокалипсисом большого города, но также сводки о забастовках, волнениях, закрытии фабрик. Семидесятые были тревожным десятилетием, и эта тревога у нас в городах была почти декларативной. В Соединенном Королевстве после короткого периода экономического роста нефтяной кризис 1973–1974 годов вызвал к жизни или кошмары из антиутопии, или утопические мечты о бегстве из города ради пасторального будущего в гармонии с природой, вдохновленные сборником эссе Э. Ф. Шумахера «Малое прекрасно» (1973). Как пишет Энди Беккет в книге «Когда погас свет» — альтернативной истории семидесятых, «роман „Обитатели холмов“ был опубликован в 1972. Лора Эшли продавала в огромных количествах платья в народном стиле. Фольклорными интерлюдиями разбавляли свои альбомы „Лед Зеппелин“ и другие рок-группы. Люди смотрели телесериал „Хорошая жизнь“, а на выходных ездили по деревням в Котсуолдсе. Пробовали сами варить пиво. Перебирались из опустевших городков в Восточную Англию и на юго-запад — в два уникальных английских региона, демонстрирующих устойчивый рост населения»⁴.

Один момент в этом десятилетии антиурбанизма, однако, перевешивал все остальные. В 1975 году Нью-Йорк — Готэм-Сити, образец того самого, чем должен быть современный город, располагающий самым большим городским бюджетом в мире, находился на грани банкротства. В кинокартинах этого времени, таких как «Злые улицы», «Собачий полдень», «Серпико», «Побег из Нью-Йорка», «Опасные пассажиры поезда 123», Нью-Йорк предстает уже не тем величайшим городом в мире, по тихим тротуарам которого бродят Джимми Стюарт или Гари Грант, а юдолью преступности, безработицы и аморальности, городом, опасные улицы которого жестокими методами очищает от скверны Трэвис Бикль. Во время налогового кризиса Нью-Йорк сделался «городом страха», где повседневностью были разбой, насилие, угон автомашин и перестрелки, где удвоилось количество убийств, где в темных уголках укрывались торчки, где обыватели каждую ночь просыпались от воя пожарных машин: Нью-Йорк сделался местом, в котором ветхая инфраструктура олицетворяла разрушающийся социальный порядок. После 1969 года в городе было сокращено полмиллиона рабочих мест. В продолжение двух предшествующих столетий промышленные города зависели от экономического роста, поскольку доход, который они производили, реинвестировался в виде налогов в бюджет города. Величайший город в мире был не в состоянии теперь платить по счетам.

Однако перемены в городах готовились задолго до фискального кризиса в Нью-Йорке. Начались они в Америке, которая теперь была движущей силой капиталистического мира, но быстро распространились по всему Западу. Глубоко под поверхностью, незримо, словно океанское течение, росло влияние международной экономики и геополитики: сперва едва заметно, постепенно набирая силу, пока под его напором не затрещали экономические институты, веками лежавшие в основе государств Запада. В результате радикально поменялись сами формы существования и цели промышленных городов, происходившие из этих экономических условий.

В конце 1960‑х годов некоторые американские экономисты обнаружили едва заметную, но зловещую тенденцию. После экономического бума 1950‑х, когда казалось, что американские предприятия не успевают производить посудомоечные машины, «Шевроле» и пригородные домики, чтобы удовлетворить запросы американских потребителей, норма накопления в американской экономике стала падать. С 1966 по 1970 год она упала почти на шесть процентов — до четырех с небольшим процентов⁵. Падал и уровень промышленного производства. Изменения не столь заметные, но значимые. Компании были озабочены их возможными последствиями. Они стали экономить на расходах. Началась реструктуризация.

Так как американские рабочие стали производить меньше, бизнес начал поиски более дешевых, более интенсивных методов труда. Это могла быть растущая автоматизация, давняя-предавняя история из эпохи промышленной революции: замена человека машиной. Но была и новая методика, которая сегодня сделалась нормой: повсеместный перенос производственных мощностей из города — сначала в пригороды, но со временем и вовсе за пределы страны, в дальние края, такие как Мексика, Гонконг, Тайвань, Сингапур и Южная Корея, где земля и труд были пока дешевле. Причем настолько дешевле, что в сочетании с грантами национальных правительств и пряниками от принимающей стороны переезд сулил выгоду, невзирая на расходы по строительству новых производственных линий, обучению местной рабочей силы и транспортировке произведенных товаров в обратном направлении, к потребителю.

Ко второй половине 1960‑х годов, ко времени, когда норма накопления упала, фабрики, конторские здания и люди, которые в них трудились, постепенно перемещались за границы старого города уже в течение пятнадцати или двадцати лет, а в новых экзотических ландшафтах штатов Солнечного пояса — на Юго-Западе и Западном побережье Америки — даже прежде того. Старая, европейская модель города, заимствованная от бывших метрополий, к которой тяготели миллионы европейских иммигрантов в XIX и в начале XX века — тесная сетка фабрик, театров, кинотеатров и жилых рабочих кварталов — уступала новой: американскому пригороду. Вместо Нью-Йорка городом будущего, городом для подражания стал Лос-Анджелес. Архитектурный критик Питер Райнер Бэнем восторженно писал: «Лос-Анджелес вынашивает и воплощает наиболее перспективную сегодня версию буржуазного видения хорошей жизни»⁶.

Новый ландшафт Лос-Анджелеса отвечал новому образу жизни за рулем автомобиля, который вели теперь миллионы потребителей из среднего класса: ландшафт с новомодными штучками — торговыми центрами, автострадами и закусочными на колесах. Наконец-то много пространства. Для создания этой новой жилой среды в США в послевоенное время частично использовали экономический профицит. Политика Центра и субсидии штатов помогали американцам расстаться с городом; Федеральное министерство строительства принимало на себя до девяносто пяти процентов расходов по ипотеке для имеющих средний доход. Ипотеку стали принимать к вычету из налогов. Строительные магнаты вроде Уильяма и Альфреда Левиттов сделали типовые загородные домики доступными для самого широкого, чем когда-либо, круга потребителей. Низкие цены на нефть позволяли жителям пригородов из среднего класса забираться всё дальше и дальше друг от друга и от места работы. Это была своего рода свобода. В 1900 году в пригородах проживали лишь пять процентов американцев, в центральной части города — двадцать⁷. К 1950‑м эти значения поменялись местами.

Расцвет пригородов в Америке создавал, однако, новую проблему: старый город. Тот был не в лучшем состоянии. Средний класс выразил свои потребительские предпочтения: он уезжал, но перенаселенный промышленный город прошлого оставался. Ранние попытки справиться с этой ситуацией восходят еще к программе «Нового курса» Франклина Рузвельта тридцатых, когда ночлежки и трущобы сменяли первые жилые «проекты» вроде Форт-Грина в Бруклине — огромного комплекса из тридцати пяти почти одинаковых тринадцатиэтажных зданий⁸. Спустя двадцать лет, однако, ночлежки снова появились и даже стали вместительней. Чем меньше жителей оставалось в старом городе, тем острее становилась проблема.

Традиционная экономическая теория обещала, что упадок достигнет дна и что старые районы заселят синие воротнички, которые спустя некоторое время сами о них и позаботятся. Однако синим воротничкам, подавленным первыми признаками грядущей деиндустриализации, хватало и своих забот.

Те, кто оставался в старом городе, обычно были слишком бедны и менее самостоятельны, чтобы выражать, подобно среднему классу, свои предпочтения и переезжать куда-либо. Они сталкивались со всё новыми социальными проблемами. Как правило, они принадлежали к этническим меньшинствам, и в новых пригородах их не слишком ждали: в субурбанизации, «бегстве белых», был известный элемент расизма, который усилился после череды «расовых бунтов» в шестидесятых. Отчасти это подпитывало тревогу у среднего класса и способствовало выбору среди его представителей в пользу отдаленных пригородов. Старый город становился всё более запущенным. Его физическая инфраструктура, нередко устаревшая, по-прежнему нуждалась в обслуживании: содержать город, как старый барский дом, обходится недешево. Суммы же налогов, собранных с тех немногих предприятий и беднейшей части населения, что еще оставались в центре, на то, чтобы покрывать эти расходы, теперь не хватало. Город вступал в порочный круг.

Упадок старого города в США уже в 1950‑е годы стал поводом для озабоченности: сперва в кругу экспертов в процветающих сферах науки, в урбанистике и социологии, а затем и среди политиков, одолеваемых электоратом и лоббистами инвестиций как финансового, так и сентиментального плана. Почему в пору всеобщего оптимизма и экономического роста в Америке центр города переживал деградацию? Поначалу администрация больших и малых городов пыталась решить проблему при помощи самого очевидного средства. Раз пригороды процветают, в пригород нужно превратить и центр города. Дайте людям то, что они хотят. Стройте автодороги, торговые центры, новые дома, офисные здания.

Это называлось реновацией города. Потребовалось много усилий: социальной работы, изменений в гражданских правах, строительства социального жилья — так называемых «проектов», или обычной старомодной застройки. Под давлением со стороны торговых палат, предприятий, расположенных в центре городов, собственников земельных участков государство принялось там, где потребительская экономика не справлялась, стимулировать возрождение старого города. Реновация городов происходила в самых разных формах и масштабах, но всегда имела одну и ту же цель: сделать старый город более похожим на пригороды. И всё же реновация не сдержала того упадка, что уже в 1960‑х годах заявлял о себе во весь голос в самых разных сферах: от уровня преступности (в Нью-Йорке количество убийств увеличилось с 1960 по 1975 год в четыре раза⁹) до массовых беспорядков, от расовых волнений (причем в Уоттсе под Лос- Анджелесом летом 1965 года или в Детройте два года спустя не обошлось и без убитых) до акций протеста на улицах по таким разным поводам, как война во Вьетнаме, гражданские права или сохранение в районе исторической застройки.

Насилие в городах, впрочем, лишь ускоряло отъезд тех, у кого было что терять. А когда благосостояние старого американского города понеслось по спирали вниз, обрисовалась и новая угроза: падение производительности и рентабельности в американской экономике. В конце шестидесятых, на фоне ужесточения деиндустриализации в Америке и Европе, бурного развития пригородов как новой земли обетованной для поколения амбициозных иммигрантов, жители городов маршировали с протестами по улицам старых городов от Парижа до Детройта (хотя при этом редко выходили на моллы, спроектированные как новые «центральные площади» пригородов). И когда марши протестов тянулись по улицам, старый город под ногами протестующих одновременно умирал и возрождался.

Благодарим издательство Ad Marginem за любезно предоставленный препринт.

Spectate — TG

Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:

1. Christensen T. Neighbourhood Survival: The Struggle for the Covent Garden’s Future. London: Prism Press, 1979. P. 124.
2. Glaeser E. Triumph of the City: How Urban Spaces Make Us Human. Richer, Smarter, Greener, Healthier, and Happier. New-York: Penguin Books, 2012. P. 8.
3. Ibid. P. 42.
4. Beckett A. When the Lights Went Out: Britain in the Seventies. London: Faber & Faber, 2010. P. 241.
5. Harvey D. The Condition of Postmodernity: An Enquiry into the Origins of Cultural Change. Cambridge, Mass.; Oxford, UK: Blackwell, 1991. P. 143.
6. Banham P. R. Los-Angeles: The Architecture of Four Ecologies. London: Penguin Books, 1987. P. 238.
7. Fraser M., Kerr J. Architecture and the «Special Relationship»: The American Influence on Post-War British Architecture. Abingdon: Routledge, 2007. P. 127.
8. Laurence P. L. The Death and Life of Urban Design: Jane Jacobs, The Rockefeller Foundation and the New Research in Urbanism, 1955–1965 // Journal of Urban Design. Vol. 11. 2006. June. No 2. P. 145–172.
9. Glaeser E. Triumph of the City. P. 54.