В ноябре-декабре 2020 я был в резиденции Фонда искусств «Голубицкое» в Краснодаре и на Тамани, исследуя местное островное воображение. Инсулярные1 образы Нового времени достигают своей кульминации в концепции утопии — идеального и потому желанного острова/города-государства. Автономность, возникающая из-за физико-географической изолированности и/или геокультурной обособленности, играет ключевую роль в производстве инсулярности. На Кубани и особенно на Тамани (Нижней Кубани) географическое воображение очень инсулярно из-за: 1) обилия островных и квазиостровных форм в палеогеографии Тамани и 2) фронтирной (пограничной) специфики региона, которая порождает геокультурные автономии. Во время полевого исследования я увидел множество примеров, которые и привели к выводу о соответствующей специфике регионального воображения. Своеобразными «гениями места» в этом отношении для меня стала группировка ЗИП (Василий и Степан Субботины, Евгений Римкевич): от их раннего интереса к советским утопиям и многолетних усилий по созданию территориальных арт-сообществ до развиваемого сейчас проекта о коммуне технокрестьян, крепко заземленного в местном контексте. Этим и определялся наш разговор: я пытался найти примеры островной (геоутопической) поэтики в их практике, а ребята, в целом согласившись с такой трактовкой, уточняли мои интуиции. Кроме того, мы путешествовали в окрестностях Анапы и обсуждали примеры разных коммун, что также отражено в нашем разговоре.
Согласно предельным законам коммунальной жизни, реплики трех разных человек из группировки ЗИП приведены к единому голосу.
Расскажите про свою коммуну: где и как вы живете?
Вообще коммунами назывались достаточно закрытые образования, а в наших сообществах пересекаются различные сферы и круги взаимодействия. У них нет какой-то изолирующей мембраны, и происходит осмос: взаимопроникновение, наложение и обмен с другими группами.
В целом у нас несколько коммун или общин. Одна — «Типография» (ЦСИ «Типография»), в которой мы работаем практически каждый день: сидим за компьютерами, что-то мастерим, убираем. Наши товарищи делают то же самое. Просто у кого-то больше компьютерной работы, а у нас — работы руками. Раньше «Типографию» можно было сравнить с коммуной, сейчас это скорее институция.
Вторая — наш дом в поселке Дивный. У нас отец архитектор, и он спроектировал экспериментальный поселок городского типа в конце 80‑х согласно программе Горбачева по обеспечению жильем. Под проект выделили пашню Калининского совхоза. Зиповцам (рабочим ЗИП — завода измерительных приборов), риповцам (РИП — завод радиоизмерительных приборов) и работникам заводов «Сатурн» и «Витаминкомбинат» выдавали куски земли, предлагая застройку на выбор из четырех проектов. Фасады получились разнообразные, как и планировка, что зависело от характера жильцов. В 90‑х это все распалось, и началось хаотичное развитие: все добывали материалы самостоятельно, от государства поддержки уже не было. На месте, где должны были быть общественные места, появился пустырь с руинами зарастающего фундамента, где мы познавали игры: шахматы, секу и баскетбол. У нас дом тоже хаотично строился, он воплощал романтические представления советской интеллигенции о том, как бы все могли жить вместе в большом доме. Сейчас постоянно у нас живет четверо человек, два кота и две кошки. Хотелось бы, конечно, достичь организации наподобие коммуны, но удается только изредка приближаться к этому, когда приезжают друзья и дом по-настоящему полон.
Еще одной коммуной можно считать арт-дачу в поселке Пятихатки. Каждый год летом организуется арт-дача, слет работников и работниц культуры, которые живут в одном доме в течение недели-двух в полевых условиях с общей кухней, коллективным сном и различными практиками. Там проходят кинопросмотры с обсуждениями, зарядки, походы на море и кооперативное приготовление еды. Это, по сравнению с «Типографией», больше похоже на коммуну, потому что затрагивает все аспекты жизни. Важным представляется слоган арт-дачи: «Искусство на отдыхе». Это когда ты волен делать что угодно. Когда жара в тени +40, то отдых становится необходимостью. Всем нужна защита от выгорания, в том числе физического. И коллективность для этого очень важна.
В начале жизни вы оба — Степа и Вася — соприкоснулись с общиной «Криница» под Геленджиком. Вася тогда был, по его словам, «слизняком». Расскажите, как это было и как вы сейчас видите роль того опыта в своей жизни. Ведь мы только что ездили на место общины и даже нашли их дом… У Жени тоже все не просто: он вырос в Армавире — анархо-коммунистической столице Северного Кавказа. Как думаешь, это повлияло на тебя и практику группы? Во всяком случае, технокрестьяне вначале появились под Армавиром и лишь затем перебрались в Пятихатки. Но вопрос сейчас не про них, а про потенциальные глубинные связи между общинно-коммунальным опытом земель, где вы росли, и вами.
У меня в этот раз там (в общине «Криница». — Прим. авт.) вспышки памяти начались. В то время мы отдыхали в Кринице с нашими дядями. Мы всегда ездили большими компаниями. Приезжали дяди из Сибири, из Краснодара, мы все вместе жили, дяди рисовали: почти все были связаны с искусством. Я запомнил какие-то рисунки футуристического транспорта, дома деревянные, и сейчас все это всплыло в памяти. Архитектура санатория тогда казалась чем-то очень большим, а сейчас стало понятно, что это обычный советский пансионат.
Я был еще совсем мал, можно сказать, слизняком-эмбрионом. Так что это был не совсем человеческий опыт. Не случайно в поездке-исследовании к месту общины мы встретили активного и дружелюбного пса, измазанного в говне. Кажется, в этом есть какой-то знак, превращение: ведь у него еще и слюней много, что тождественно с моим «слизняковым» представлением формы. В целом теплая встреча была. Пес слизняка признал. Выросшего, выросшего слизняка!
Я не особо ценил историю города, в котором вырос. Хотелось поскорее переехать в Краснодар, поэтому анархо-коммунисты никак не повлияли на меня во время армавирского детства. И только со временем это стало важным — помогло критическое осмысление. Сейчас я понимаю: то, что ты не замечал раньше, проявляется в творчестве, есть какие-то причинно-следственные связи и последствия. Армавир основывался как форпост и убежище для черкесогаев — христианских армян, которые пришли с гор под протекцию России, чтобы турки не притесняли. Когда-то это был промышленный город, а сейчас торговый. У армавирцев есть шутка, что это город диабетиков, потому что там много кондитерских. Сладкая жизнь. Из революционной анархо-коммуны Армавир превратился в dolce vita.
Армавирские анархо-коммунисты были очень жесткие ребята, они людей убивали. Вы об этом в газете не говорите2.
Почему? Говорим. Там есть эти моменты, просто не развернуто.
Вы их романтизируете.
Нужно дополнять… Они жестко бабки выбивали: на революцию не скинулся — «тобi п****». В Армавире было много убийств. Ну как много: семь или девять, не то что…
Не [целые] села вырезали.
Да, и убивали в основном по экономическим причинам: кто-то деньги не дал (на революцию). А в Краснодаре и Новороссийске скорее были убийства, связанные с идеологией. В конечном итоге жестокость, которую они считали революционной (насилие вызовет восстание масс), была рекуперирована: их методами стали пользоваться бандиты и полицейские, которые тоже начали раскидывать листовки. Это их и погубило. Также в Армавире действовал блок социал-демократов, которые устраивали чтения, где обсуждали права рабочих и крестьян, например, продолжительность рабочего дня, организовывали стачки. Барон Штейнгель (владелец имения «Хуторок» под Армавиром. — Прим. авт.) пошел на уступки, сократив рабочий день до десяти часов, хотя бастующие требовали восемь.
Ваш проект о технокрестьянах связан с имением барона Штейнгеля «Хуторок», у которого запутанная история. До революции передовое имение процветало, даже выставки в Париже выигрывало, но вы об этом тоже не пишете.
Мы хотели меньше про него писать, потому что его слишком идеализируют. Местные считают, что это был суперчеловек, и упускается такой неоднозначный момент, как 12- и 14-часовой рабочий день. Барон построил школу, в которой за все время отучились три или семь человек. Всего семь человек за пару десятков лет! А больницу посещали сотнями в месяц. Школа, конечно, хорошо, но при этом ребенку исполняется шесть-восемь лет, и он должен идти работать — нужно запасы на зиму делать, семью поддерживать, аренду за землю выплачивать. И ребенок идет и по 12 часов работает наравне со взрослыми, когда тут в школу ходить? При этом он как неквалифицированный работник еще и получает меньше. Весь местный Новокубанский музей про Штейнгеля. Это проблема архива: на барона много информации в разных местах, ведь это человек, который с царем работал. Гораздо хуже документировано то, что в «Хуторке» происходило помимо него, к тому же там в 1942 году сожгли архив.
Получается, что после имения Штейнгеля, когда большевики пришли первый раз ненадолго в 1918 году, там была коммуна «Маяк революции», на которой вы фокусируетесь в своем проекте. Потом, во время Краевого Правительства и белых — либерально-олигархическое хозяйство-на-паях «Хуторок». Штейнгель почти сразу передал его другим людям, потому что не захотел им заниматься.
Он эмигрировал, когда понял, что там слишком много проблем.
Он эмигрировал в 1920 году, а до этого там два года существовала олигархическая монополия. Потом еще раз была коммуна, сборище бедноты — северокавказский Чевенгур, который аннигилировался в коммунальной адгезии. Потом процветающий колхоз, в который даже приезжала Крупская. Много этапов. Где здесь технокрестьяне?
Мы заинтересовались «Хуторком», потому что там была первая крупная забастовка на Кубани, на которую в 1905 году вышел весь спиртзавод. В это же время анархо-коммунисты активно вели работу в Армавире и окрестностях. Кажется, тогда и начали формироваться ТК (технокрестьяне). Во время протестов произошла история с Акулиной Прилипкиной, которая ушла в лес с красным флагом, и больше ее никто не видел. Вот явные связи с ТК, лесом и какими-то исчезновениями! Забастовка стала точкой отсчета, а в 1917 году у технокрестьян появилась возможность оформиться, начали воплощаться идеи о том, как можно иначе устроить жизнь.
В основном наши истории взяты из чьих-то рассказов, в частности, директора музея в Новокубанске, объяснившего, что на месте Хуторка была коммуна «Маяк революции». Узнав про более поздний колхоз с тем же названием, мы поняли, что это продолжение истории коммуны.
Когда именно технокрестьяне улетели в воздух на своей кубанской Лапуте — клочке утопической земли?
Во времена НЭПа. Но не факт, что улетели.
Во времена НЭПа там была бедняцкая коммуна, а потом пошло укрупнение.
Смотря по каким меркам ее считать бедняцкой.
По раннесоветским.
Технокрестьяне не стремились к какому-то технологическому успеху, они, наоборот, могли уходить в беднятство для того, чтобы развивать свои теории.
Это логично. Коммуна в каком-то смысле может быть только среди бедняков, потому что в те же времена НЭПа крупным хозяйствам не нужно было объединяться. И именно бедняков, у которых ничего нет, собирали вместе, чтобы они не пропали совсем. Была такая политика. Но давайте поговорим про казаков-некрасовцев (или как мы говорим, «некраса́вцев»3). Что вас привлекло в их опыте, помимо того, что Хан-Тюбе — ставка Игната Некрасова — была совсем рядом с Пятихатками?
Нас привлекла альтернативная версия казачества. Мы знали, что в Турции были казаки, которые воевали против Российской империи, но не знали, что это именно те некрасовцы, которые здесь живут. Еще привлекло то, что казачество в начале XVIII века отстаивало свою свободу и хотело выбирать атаманов самостоятельно. Борясь за это, они ушли сюда, жили вместе с черкесами, воевали с казаками-«красавцами». Это про поиск свободы, объединение с другими сообществами и выживание ради своей свободы.
Важно, что это нелинейный взгляд на историю. У нас в Краснодарском крае есть уроки кубановедения, где рассказывают про казаков, которые красиво в обмундировании ходят по улицам, красавцы такие снаружи, блестят нагайками. Кто это такие, кроме как дядьки в странной форме, дети, допустим, не понимают, да и многие взрослые тоже. А изначально это же объединение людей по принципу свободы: раз вольница только на границе, нужно уходить туда. Считается, что Российская империя приручила или победила свободолюбивые сообщества на границах. Но как это было? Жили довольно свободные люди на окраине, которые отстаивали свое право на жизнь на этой земле. Но им сказали, что впредь не будет демократии и выборов атамана, который теперь станет «наказным», то есть назначаемым сверху. Как губернаторы сейчас. Нововведения урезали свободы, и против них восстали. Государство пыталось создать войска, которые сами себя прокормят, но которые будут хорошо служить. Это эксплуатация свободы казачества.
Также нас интересует само пространство их жизни: территория пограничная, болотистая. Как они здесь выживали? Как относились к материалу, который использовали, например, к одежде, которую перешивали? Мы были в краеведческом музее Ростова: на одежду времен Булавина нашит какой-то свой узор. Вообще узоры и одежда у них жизнерадостные. Все это собирает общину вместе. Уже когда в Турции жили, добавился южный контекст: яркие цвета, шелк, но милитаристских мотивов не было. В Турции они же диковинкой были. Там «град Игната»4.
Есть версия, что казаки-некраса́вцы, испытав поражение в борьбе с царскими войсками, ушли под землю от ненавистного «государства Антихриста». Ведь расположение их городков довольно точно совпадает с распространением блевак (грязевых вулканов — Прим. авт.) на нижней Кубани. Под землей есть разветвленная сеть ходов, соединяющая Южный Урал с Таманью, по которой некраса́вцы передвигаются на южных слонах. Именно этим объясняется связь антицаристских восстаний Южного Урала и Северного Кавказа. Возможно, что их научила этому чудь белоглазая, которая очень давно живет под Уралом, передвигаясь на мамонтах. То есть казаки присоединились к чуди в их протестном по отношению к модерну и абсолютизму уходе под землю. Сергей Францевич Войцеховский из Темрюкского музея разгадал тайну блевак и погиб при проверке своей гипотезы в 1931 году, провалившись внутрь. Возможно, он сознательно ушел к чуди и казакам-некраса́вцам… Что вы думаете об этой версии и как это соотносится с технокрестьянами, улетевшими наверх? Ведь технокрестьянская газета не случайно называется «Маруся-казачка».
Да, есть идея, что блеваки — это порталы. Они очень притягательные, мы ездили к Ахтанизовской блеваке практически каждый день, стали паломниками. За блевакой хочется следить и радоваться каждому новому пузырьку. Не зря курортники так любят эту грязь, они полностью ей обмазываются. Блеваки зовут к взаимодействию. Вот только если это порталы, то непонятно, как, находясь внутри, ощущать пространство и как работают органы чувств? Возможно, что и дольмены тоже находятся в этой сети, мы же видели, как в долмен залез человек и издавал оттуда глухие утробные звуки. Возможно, в этом есть какая-то некросвязь, ведь дольмен изначально был склепом, а позже стал домом для испов — оседлых скифов, которых в нартском эпосе называют карликами, ездящих верхом на петухах и зайцах.
Технокрестьянская газета «Маруся-казачка», как и одноименная пьеса Митрофана Седина, складывается вокруг земельных проблем. Нам кажется, что история некрасовцев могла вдохновить технокрестьян на тему ухода ради свободы: ведь они исчезают с куском земли, на котором можно создать автономию. По одной из версий, они взлетели, но есть и другая — что они провалились, возможно, в блеваку. И тогда это не лучший исход, потому что они пытались выстраивать отношения с теми растениями и животными, с которыми были рядом, искать общие ритмы внимательной и неразрушительной жизни, а какая форма жизни в грязевом вулкане? Вот тут появляется много вопросов, которые хочется выявить во втором выпуске газеты.
Еще мы узнали, что казаки-красавцы швыряли в гейзеры копья, которые вылетали из других сероводородных точек. Похоже, что борьба между красавцами и некраса́вцами не закончилась.
Интересны постоянные расколы в казачестве. Изначально вольные люди, которые в XVIII веке разделились на оппозиционных староверов, живущих в землях турецкого султана, и «войско верных казаков»: казаков-некрасовцев и черноморцев. Последние заняли земли некраса́вцев, высадившись на берег Тамани как 30 витязей прекрасных в пушкинском Лукоморье, и превратили ее в свою Черноморию. Потом земля их относительной автономии была растворена в землях новообразованного Кубанского казачьего войска. В гражданскую войну кубанцы тоже раскололись. Что вы думаете об этих многочисленных схизмах? А также о том, что казачество неоднозначно. Оно боролось за свои свободы и привилегии, но служило наемниками, в том числе против своих братьев-казаков. Или, например, их землевладение: демократические общинные идеалы сочетались с практикой присвоения земли казацкой старшиной. Что вы думаете обо всем этом? Считаете ли себя близкими тому или иному казацкому сообществу и его идеалам?
Расколы нас и привели к теме кубановедения и ТК. Хотя у нас много казаков среди предков, с ними мы себя никогда не ассоциировали, но, узнав про некрасовцев, почувствовали какую-то надежду на близость.
В истории наших земель немало исторических фактов, с которыми многим сложно примириться, например, история колонизации Кубани или изгнание черкесов. На поверхности повседневности находятся властные имперские памятники и бетонные набережные с ларьками — знаки современного кубанского юга. Хочется, чтобы появилась какая-то другая оптика на историю, не с позиции сильных. Казаков как низшее воинское сословие тоже притесняли: например, даже самый старый казак не мог присесть без разрешения офицера, а за грязные сапоги могли посадить в кутузку. Их закабалила армия, и они отыгрывались на приезжих и бедных, попали в петлю иерархий, хотя изначально были о другом: помогали беглым крепостным стать свободными, скользили по грани между турецким ханством и российским царством в горизонтальной степной жизни.
Можно ли считать такие проекты, как Camp as One или «Шествие технокрестьян» продолжением или реэнактментом более ранних коммунальных практик? Например, Международной Академии Фронтальных Проблем Бориса Золотова?
Вряд ли продолжение, скорее, они показывают пробелы в тканях. С ТК нам удалось заснять недостающий фрагмент, которого не сохранилось в архивах Новокубанска. Нам важно создавать и помещать себя в новые ситуации, чтобы реальность будущего не ускользала от нас. Шествие в Пятихатках дает почувствовать этот прием.
Проект Camp as One держится на инициативе Дианы Казанчян и чутком кураторстве Маши Котлячковой. Состав всегда меняется, пересобирается в зависимости от художественных практик. Во-первых, в проект можно попасть только раз. Во-вторых, ты не обязан во всем участвовать. И, наконец, это хорошая возможность протестировать разные формы коллективности. Формат напоминает санаторий с трехразовым питанием, разными упражнениями, где каждый дополняет и создает коллективное отдыхающее тело. Энергия участников направлена внутрь коллектива и не стремится к взаимодействию с внешним миром, в этом есть что-то общее с остальными автономиями, но Академия Золотова — это совсем другое. Может, иногда схоже визуально — например, совместные кадры погружения в море, шествия или коллективная гимнастика. Еще у Золотова интересна волновая теория передачи информации через кончики пальцев, которые надо тренировать. А так он выстраивал иерархию вокруг себя, называя рядовых участников своей Академии «хомяками», а тех, кто переходил на следующий уровень «хорьками». Еще этот посох с частями бедного кыштымского карлика Алеши, который должен преломлять потоки информации из космоса, усиливая голос лидера — Золотова. Все это попахивает тоталитарными эзотерическими практиками.
Местный контекст переполнен опытом различных коммун, артелей и общин. Вы осознаете себя «гением места», медиумом, через который говорит территория?
Анекдот знаете про Льва Толстого? Выходит Лев Толстой в поле с косой, и ка-ак начинает косить и думать: как же хорошо, природа, поля и труд! Только во время труда человек может познать радость жизни, эмоции все эти насыщенные, только через труд человек и может как-то интеллект свой развивать… А крестьяне на Толстого смотрят и говорят:
— А по что ж барин капусту косой херачит?
— Да кто ж их, образованных, разберет?
А вообще есть выход из этого анекдота: это он капусту шинкует так. Он видел на шаг вперед и сразу готовил ее для закваски. Для наливочек.
P.S. Анекдот о Толстом имеет дополнительный смысл в контексте нашего разговора: по версии краеведов, граф, уйдя из дома в последний путь в 1910 году, отправился в интеллигентскую общину «Криница» под Геленджиком. Общину он очень уважал, и хотя до нее так и не дошел, именно здесь ему поставили первый публичный памятник в том же 1910‑м.
Интервью: Николай Смирнов
Редактура: Стрельцов Иван
Spectate — TG
Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:
- Используется в качестве синонима слова «островной». От лат. insula — «остров». В отличие от слова «островной», позволяет образовать ряд полезных неологизмов, например, «инсулярный» — соответствующий принципам островного воображения, или «инсулярность» — проявление островного воображения как действующего комплекса дискурсивно-физической реальности.
- газета «Маруся-казачка», № 1. — Прим. авт.
- Шуточная игра слов в результате которой казаки-некра́совцы становятся казаками-некраса́вцами, подразумевая тем самым, что есть еще и некие казаки-красавцы.
- легендарное место всеобщего равенства и благосостояния, который некрасовцы искали вплоть до XX века. — Прим. авт.
