23–24 марта в культурном центре ЗИЛ прошел проект What if they come to Moscow, где представили результаты лабораторий «Штрабовица» группы «Агапа», «Факультатив чувственности», «Лаборатории самозванства», прошла презентация «Сайт-специфик перформансов» от кооператива «Айседорино горе», танцевальная компания Far For Yo представила танец «Loop», а Татьяна Чижикова («Ударница») и Ася Ашман («Слюнки») предложили собственные трактовки танцевального перформанса.
Заостряя парадокс в названии знаменитого романа Джонатана Фоэра1, можно разом обозначить страстное желание телесных практик «запредельной близости» к зрителю, и в то же время «робость» новичка и отсутствие подходящего инструментария для реализации этого желания. What if they come to Moscow попытались решить эту проблему.
Очерченная куратором Анастасией Прошутинской тема удивляет своей неопределенностью. Куратор изображает танец некодифицируемой практикой, открытой «визуальным искусствам» так же, как современной музыке, «актуальным гуманитарным исследованиям» и «популярной культуре». Прошутинская пишет, что танец «не имеет одной техники и одной меры виртуозности, поэтому всегда уязвим». Круг значений слова «уязвимость» показывает движущий мотив большинства телесных практик на проекте. Лаборатория «Штрабовница» вскрывает незащищенность стеснения и находит для вытесненного неологизм; ироническая провокация объективирующих стратегий мужского взгляда в «Саду» проводится из слабой позиции объективируемых «жертв». Название перформанса «Рыцари дизабилити» говорит об инвалидности. Сама уязвимость жанра побуждает «партиципаторные перформансы» подражать танцевальным лабораториям, как в случае «Imposture lab», или перетекать в перформанс, как у «Факультета чувственности».
Сайт-специфик перформансы
Когда перформанс выходит в большой социум, перед нами встает вопрос, как выбраться из плена столь многих трактовок советского физкульт-активизма и авангардных практик изменения городской культуры посредством искусства. Во время открытия проекта группа «Айседорино горе» — художницы Александра Портянникова и Дарья Плохова — продемонстрировали видеодокументацию и рассказали о своих сайт-специфик перформансах.
Закрепощенное постсоветское тело, обладающее очень ограниченным репертуаром жестов, нуждается в проприоцептивной интервенции, — подумали участницы танцевального кооператива «Айседорино горе». Их сайт-специфик перформансы внедряются и действуют изнутри пешеходного трафика в районе станции метро «Сокол», в видео «Laminar flow. Sokol», переосмысляя знакомые интерпеллятивные жесты. Энергичный круговой взмах руки, который мы так хорошо помним в исполнении архетипического гаишника, теряет власть и свою перформативную силу, когда его воспроизводит группа молодых девушек из непродуктивной позиции досуга.
Перформерки возникают и исчезают в потоке случайных людей, канализированного заградительными блоками стройки, обочиной, привычками держаться с левой стороны от идущего напротив. Их выдает синхронность действий, нарушающая цельность человеческого потока и повседневной рутины, как и ситуационистов. Сначала они служат живым препятствием для пешеходов, застыв в шахматном порядке и перешагивая навстречу друг другу. Те, кто попадает в их динамический лабиринт, невольно меняют траекторию пути. Синхронные движения рук, гармония взмахов выделяет своей артистичностью эту маленькую группу диверсантов бесполезности. Антипродуктивность акции особенно подчеркивается, когда художницы начинают использовать мелкие предметы ландшафта. Собравшись в кружок, они держат пальцы в металлической втулке забора. Любой перекресток становится стратегически важным местом. На большей площади пешеходной развилки, недалеко от станции «Сокол», девушки повторяют парадигматические жесты приветствия, махая поднятой рукой, и призыва, хлопая себя по бедрам.
Тоталитарное прошлое карманного фонарика в видео «Световые переходы» может выступить в качестве городского камуфляжа или игривой иллюминации. Простое перемещение по парку становится негативным аттракционом, ведь включив фонарь, художницы не только обнаруживают свое место, но и исчезают из поля зрения: то, что видят прохожие — холодные лучи светодиодов. Происходит отчуждение властных позиций посредством их иронического смещения.
В «Рыцарях дизабилити» представляется другая парадигма внутри «сайт-специфик перформансов». Беспомощные рыцари, Александра Портянникова и Дарья Плохова, попадают в ловушку собственного профессионализма. Девушки в костюмах рыцарей-киборгов пытаются выполнить хореографические упражнения, медленный танец на грани падения в slow motion. Травматизация хореографии, нездорового движения происходит на фоне ампирной громады Большого Театра — символа артистического витализма. Контраст глубоко политичен и показывает красоту телесного: ведь травма в таком строгом кодифицированном танце, как балет, стоит профессиональной жизни.
Танцевальная акция заканчивается воспроизведением клише «уличного выступления», воспроизводя условности большой сцены. Костюмы, другая темпоральность, воображаемая анатомия киборгов, момент окончательной «поломки» встраиваются в санкционированную девиантность рекреационных зон. Возможно, именно мобильные неоконцептуалистские акции типа «Световых переходов», «Рыцари Дизабилити» и «Laminar flow», свободно интегрирующиеся в городские пешеходные трафики, способны быть тем необходимым поворотом, которого так долго хотели наши персональные и социальные тела.
Однако, смотря на попытки самоактивации, — говоря о теле мы всегда вынуждены прибавлять «само», — не лучше ли попытаться осмыслить причину, стыд жанра. «Штрабовница» вступает в пространство означивания с нарочитой неловкостью, что это не может не вызывать чувство стеснения.
Штрабовница
В 1990 году несколько похожий жест сделала Джудит Батлер2. Рассуждая об изменениях в гендерной матрице, американский социолог и критик заново ввела понятие «квир», вошедшее в аббревиатуру ЛГБТКА+ и публичный дискурс. Напротив, когда участницы группы «Агапа» выходят на презентацию, первое, что чувствуют зрители, это насколько же глупо, посредственно и так далее выбрано это название. «Это что-то немецкое?». Если бы это был «Штрабовник», мы бы включили его в ряд выдуманных существ, которыми баловались Кафка, Сфивт и Кэррол, но что такое «Штрабовница»? Но уже потом, смотря на красные лица участников и чувствуя что-то вроде «испанского стыда», с удивлением осознаешь, что это и есть «стыд», смущение. Подразумевали создатели это или нет, но вводимый без теоретического обоснования термин снимает как бы последнее покрывало — вербальную медиацию. Пять молодых людей сидят лицом в зал, некоторые вглядываются в зрителей, другие смотрят в одну точку. Тут есть и пингвиний свитер Германа Строганова, и Ева Тардес в надувном розовом фламинго, и вышедшая в одном нижнем белье Ню Семакина. Хочется воскликнуть: «вот она, настоящая “Лаборатория самозванства”», — но не получается, потому что «самозванства» никакого нет. С разговора о стеснении «Штрабовницы» группы «Агапа» и начинается первый день проекта 23 марта.
«Штрабовница» — неологизм, состояние и практика, кульминацией которой является презентация. «Нежная и приятная сердцевинка стеснения, то что остается от него, если его освободить от зажимов» — говорит голос во время презентации. То есть чистый оксюморон: освобождающее стеснение, невербализуемый термин, отвратительное удовольствие. Неуловимое состояние «Штрабовница» поддерживается во время презентации, когда пятеро из группы «Агапа» появляются на сцене в нелепейших костюмах.
Презентация в зиловском зале-конструкторе начинается с демонстрации стеснения в темноте. Что видят зрители? Ничего. Что происходит? Происходит стеснение. Стеснение нельзя специально проговорить и показать: к такому выводу пришли участники лаборатории.
Лаборатория «Штрабовниц» проходит уже несколько месяцев и разрабатывает проблемы телесной терапии, пластического поиска момента стеснения, вытесненного за границы сознательного. Может быть, поэтому это не имеющее четкого смысла слово пришло Ане Цедик, одной из авторок идеи, во сне. Участники прислушиваются к телу, вместе вспоминают моменты, когда было стыдно и неловко, выявляют парадигмы стеснения: «Я стесняюсь, когда мы входим в контакт с девушкой. С любой. Я даже не проявляю внимание, но я смущаюсь, что она ждет, что я его проявлю» — простая история. Это определяет границы рассматриваемого опыта: самоинтервьюирования, пластической интерпретации, постоянного слома разговора и фиксации разрывов коммуникации.
Когда загорается свет, на сцене появляются пятеро участников группы «Агапа» в невообразимых нарядах и предлагают задать вопрос. То, как серьезно они поддерживают архаический статус четвертой стены и обусловленную ею фигуру зрителя, противопоставляя себя вопрошающей аудитории, только усугубляет чувство неловкости. От кричащих, абсурдных нарядов нельзя оторвать глаз. Один за другим, участники «Агапы» не оправдывают зрительских ожиданий. Что такое «Штрабовница»? — «Нежная и приятная сердцевинка стеснения». Как вам такое? Преодоление сцены или особенная ее артикуляция — вот два пути, которые подсказывают нам результаты фестиваля What if they come to Moscow. Действуя в рамках непосредственной близости к зрителю, полевая интервенция «Сайт-специфик перформансов» добивается сценического эффекта. Напротив, «Штрабовница» возникает как бы вместо четвертой стены, обусловленная крахом зрелища и чувством смущения при виде бесполезности сцены. Оба перформанса можно назвать «сайт-специфичными», оба существуют в данном моменте и месте: в непосредственности незаинтересованного восприятия, во временных лакунах продуктивного общества у «Айседорина горя» и в зияниях разрушающегося зрелища в «Штрабовнице» у «Агапы». Какая стратегия более эффективна — остается вопросом.
Подписывайтесь на наш телеграм канал: https://t.me/spectate_ru
