Сергей Гуськов. Тема будущего не раскрыта

Сергей Гуськов рассуждает об утопии в современном искусстве и критикует излишнюю оптимистичность сценариев возможного будущего.

При критическом и даже местами пессимистичном взгляде на сегодняшний день художники, считающие себя социально и политически ангажированными, о будущем говорят зачастую в совершенно противоположном ключе — практически наивно оптимистичном (иногда с легкой добавкой иронии, что вовсе не спасает положение). Если настоящее полно опасностей и враждебных сил, то грядущее внезапно населяют утопии, альтернативные (в позитивном смысле) модели общественного устройства, культуры и экономики. Это обстоятельство всегда коробило меня, когда я оказывался на больших выставках, где соседствовали сразу десятки художественных проектов. Конечно, я понимаю, откуда ноги растут у такого благодушия, иногда соседствующего с благоглупостью. Несмотря на выбранную форму высказывания, художники работают с двумя основными паттернами. Настоящее уже перед тобой — и ты его критикуешь, не имея возможности немедленно изменить. Будущее же еще не сложилось — но ты полагаешь, что можешь начать его формировать. Во всяком случае, считаешь, что программировать реальность тебе по силам. А потому отправляешь туда то прогрессивное, что признано таковым к моменту создания художественной работы или что таковым считаешь. И где-то на подкорке мозга закрепляется уверенность, что дело сделано: будущее спасено, обезопасено.

Так, в 2018 году на 10‑й Берлинской биеннале была показана работа «Пункт неуправления», часть длительного проекта «Операция “Затонувшее море”» египетской художницы Хебы Амин. Она апроприирует безумное предложение немецкого архитектора Германа Зёргеля соединить Европу с Африкой, уменьшив Средиземное море. Если у несостоявшегося терраформиста будущее строилось на более эффективной эксплуатации и управлении колониями, то Амин выворачивает его империалистические замыслы наизнанку. Она показывает, как такой проект мог бы помочь решить проблемы африканских стран и ударить по европоцентризму. Все складывается идеально, если верить художнице.

«Послезавтра» (2004) © Twentieth Century Fox

Или вот например, на 1‑й триеннале «Гаража» (2016) куратор активистского подраздела выставки Татьяна Волкова писала о проекте «Золотая середина» Антонины Баевер: «Уходя все дальше от устоявшихся в обществе систем отношений, она конструирует и брендирует собственную утопию, основанную на современных постдигитальных представлениях об идеальном мире. Функционировать в этом мире недалекого будущего будет Дженда Флюид — цифровая Антонина Баевер, которой не мешают консервативные общественные конвенции, рудиментарные нормы морали и устаревшие законы физики. Это мир, в котором квир-теория, утверждающая, что не-норма — это новая норма, доведена до абсолюта и уже попросту не нужна. В этом мире нет привычных идентичностей, провоцирующих страдания, боль, войны и ложные когнитивные усилия, в нем будут только идеальные среды и интерфейсы». Аналогичный подход, через брендирование и дизайн будущего человека, можно увидеть в работе «Огонь знания сжигает карму дотла» (2019, 16‑я Стамбульская биеннале) британской художницы Урсулы Мейер, которая представляет собой образ модели и транс-персоны Валентина де Хинга в игровом стиле, и у американца Фрэнка Бэнсона с его знаменитой 3D-скульптурой, которая изображает трансгендерную модель Джулиану Хакстебл как будущих Адама и Еву в одном теле (главный хит триеннале Нового музея в 2015‑м).

Есть и более экстравагантные примеры. В проекте «Колыбель человечества» (2015) Арсения Жиляева, который на своем сайте называет себя «художником из (вымышленного) будущего», рассказывается об эпохе, когда люди расселились по галактике, а Землю превратили в музей. Капитализм выжил, зато космизм победил. Вселенная изображена через образы крестьянской утопии, столь же справедливой, сколь и религиозной: отцы и сыновья, божественная и космическая любовь, отсылки к национальным мифам русскости. Благостно и душевно. А у группировки «ЗИП» (Степан и Василий Субботины, Евгений Римкевич; ранее Эльдар Ганеев) на сушу выходят дельфины и показывают, как надо правильно жить, бороться и отдыхать. Впрочем, краснодарские художники создают человеческую альтернативу сегодняшнему состоянию мира: «Завод Утопия» (2012) — это идеальное место для творчества, где царит дух коммуны.

«Конг: Остров Черепа» (2017) © Warner Bros. Entertainment Inc.

(Замечу на полях, что все вышеперечисленные проекты устроены структурно точно так же, как и традиционалистско-неосталинистское будущее у Алексея Беляева-Гинтовта или психоделическая завтрашняя Россия у Павла Пепперштейна. Политическая сторона тут отступает под натиском жанра.)

Проблема однако даже не в том, что такого рода искусство, агитационное по факту — и в этой характеристике как раз нет проблемы, — в большей мере обеспечивает душевным спокойствием собственных создателей, чем влияет на общественные нравы. И не в том, что с высокой вероятностью предложенная в конкретном проекте утопия «за все хорошее» будет полностью не соответствовать ближайшему будущему, что обычно довольно скоро становится очевидно. Также не в том, что даже в тех редких случаях, когда подобные утопии служат по сути аллегориями чего-то сегодняшнего, такая актуальность быстро срывается в слишком случайную злободневность, тем обесценивая и обезоруживая саму себя. Это все мелочи. Главная проблема в другом — художники боятся приносить плохие вести в сфере грядущего. В сегодняшней популистской атмосфере быть глашатаем неприятных вещей можно только в самой что ни на есть короткой перспективе. Можно (и даже приветствуется) ругать политиков, кураторов и равнодушных прохожих, критиковать патриархат, капитализм и колониализм, но, согласно неписаному правилу, требуется оставлять лазейку для счастливого, свободного и равноправного мира завтрашнего дня.

«Сумеречная зона», эпизод «Теперь времени достаточно» (1959) © CBS WORLDWIDE INC.

У такого подхода нет конкретного родоначальника, скорее несколько источников и причин. Во-первых, большинство художников, работающих с социально-политической повесткой, довольно четко видят преемственность практикам авангардного и вдохновленного социальными революциями искусства ХХ века, которое штамповало прогрессивные утопии и веру в светлое будущее. Они просто повторяют шаги предшественников, потому, например, сегодня так же много макетов и эскизов, как в 1920–1930‑х. Во-вторых, на авторов последних лет шестидесяти повлияли различные активистские движения, и воздействие это постоянно усиливалось, начиная с 1960‑х. Отсюда у художников снова развились страсть к агитации и идеалистический взгляд на конструирование грядущего. (Эти два первых пункта хорошо видны в творчестве коллектива «Что делать?», Ольги Житлиной и тех же Жиляева и «ЗИП». Утопическая линия у них всегда пересекается с линией активистской или отсылающей к авангарду, производственному искусству и вообще прогрессистской культурной практике.) Наконец, в‑третьих, к изображению безболезненного будущего искусство подвели «терапевтические» умонастроения, которые особенно расцвели в последние десятилетия, а также превратно понятая идея заботы: художники действуют, как государство, которое пытается оградить людей от «неправильной», травмирующей информации. А люди просто не хотят верить в ужасы завтрашнего дня, даже если умом понимают, что они точно случатся.

«Терминатор 2: Судный день» (1991) © TriStar Pictures

Если ты отказываешь человечеству в достойном будущем, ты враг (со)общества номер один. Поэтому художники стали работать на публику, на ее ложные надежды и слепую веру. И со временем начали обманывать самих себя. Даже те редкие авторы и коллективы, у которых будущее построено на постапокалиптической модели (то есть они моделируют глобальные катаклизмы), стараются вывести в итоге человечество в новый мир, где все как-то устаканится, снова сложится. Подобное происходит, например, в проектах «Парк “Дистопия”» (2015) Агентства сингулярных исследований (Анна Титова и Станислав Шурипа) и «Сады Лапласа» (2020) отдельно Шурипы. В первом случае на месте разрушенной метеоритом Москвы возникает НИИ-монастырь, где рождается новое знание, во втором — после затопления побережий и выжигания солнцем половины оставшейся суши человечество делится на два вида и стартует новая эпоха. В представленной все на той же 16‑й Стамбульской биеннале работе «Одиннадцать светил» (2019) турецкой художницы Мюге Йылмаз продемонстрировано будущее (через несколько тысячелетий после нас) как новое первобытное состояние, где гибриды людей, животных и растений живут на руинах капитализма, веря в новых богов. Сценарии конечно любопытные. Однако велик шанс, что в реальности никакого «пост-» у людей вообще не получится.

В литературной и кинофантастике за последние два десятилетия случился похожий переход от возможности ужасного конца человечества к более-менее постоянным хэппи-эндам. Негативные сценарии будущего должны теперь включать намек или прямое указание на то, что проблемы будут решены, монстры побеждены, агрессоры наказаны, а катаклизмы пережиты. Но как учит нас история Земли, полная глобальных катастроф, массовых вымираний, социального подавления и безостановочных войн, человечество всегда находится на грани исчезновения. Так отчего искать в обрушивающихся на нас бедах «позитивную сторону» и ростки прекрасного грядущего? Как по мне, было бы гораздо продуктивнее, если бы художники почаще отказывали людям в надежде и не разбрасывались почем зря уверениями, что мы одумаемся. Нет, никто не спешит изменить привычный образ жизни. Показательные кампании улучшения в какой-либо сфере аукаются ухудшениями в других. Слишком все запутано и пересекается. Запомните: будет только хуже. Гораздо хуже. Будущее мрачно и непроглядно, ведь наша цивилизация накопила так много проблем, что просто не успевает их решать.

«Доктор Кто», эпизод «Конец света» (2005) © BBC

Мы считаем сами собой разумеющимися достижения в области гражданских свобод и человеческих прав, но на чем строится наша убежденность, что завтра мы всего этого не лишимся? Только на нашей вере, что они незыблемы, потому что правильны. Но ведь такой силлогизм — порожденный, конечно же, добрыми намерениями — стоит на крайне зыбкой почве. Экономика может вмиг обрушиться, а технологии и культура забываются со сменой двух-трех поколений. Так может правильнее настаивать, что никаких утопий и чудесных решений всех проблем не предвидится? При этом формула «no future», пришедшая из панка и через киберпанк, кажется мне ведущей мимо цели. Ведь речь не об отказе от концепции будущего и переходе к разговору о нескончаемом настоящем, а о принятии завтрашнего дня в том числе и в тех его формах, которые нам крайне неприятны, от которых мы пытаемся при любой возможности отмахнуться, создавая миленькие фантомы. Напротив, о том, что наступит на следующий день, через год или спустя века, говорить очень важно, но делать это надо в реалистичном ключе. А действительность такова, что ничего хорошего нам не светит. Скорее всего нас ждут темные века, упадок знания, возведение новых иерархий и границ между людьми. И все это на фоне кровавых войн и бунтов, замусоривания планеты, климатических ухудшений и техногенных катастроф. Всегда полезно помнить о смерти, о конечности каждой вещи, каждого существа. Вселенная имеет границы, а у времени есть начало и конец. Человек выходит из праха и туда же возвратиться, и никакие носители не смогут настолько расширить людей, чтобы те жили вечно. А уж век искусства до уморительного короток. Со значительной частью античной живописи мы знакомы по описаниям (кто знает, насколько они достоверны), но и они когда-нибудь будут стерты и забыты. Лишь осознав мимолетность всего, что создаем, мы можем по-настоящему понять ценность этих произведений. Лишь под угрозой исчезновения, мир становится привлекательным для его обитателей. Лужайки, за которыми ухаживали из поколение в поколение; музеи, переходящие в наследство от одного государственного образования к другому; неотъемлемые права, которых добились далекие предки, — ко всему этому люди относятся как к должному. И потому не всегда хранят. Когда на Земле останется всего гектар леса, а из конституций вычеркнут почти все свободы, вот тогда к ним начнут относится как к драгоценному дару. Так представьте, что вы уже все потеряли. Это не так далеко от истины. Нам нужен футуризм безысходности и смерти. Ценить превыше всего стоит то, что умрет, а не выживет. То, что будущего не застанет и никак с ним не соприкоснется. (Заметьте, кстати, наш пиетет перед незавершенными или частично сохранившимися произведениями.) В подобных предметах, событиях и людях будет воплощена предельная мимолетность. Их конечно же забудут — так да здравствуют же эти счастливчики!

Автор Сергей Гуськов

Редактор Иван Стрельцов

Spectate — TG

Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом: