C сентября 2020 по февраль 2021 проходит 2‑я Триеннале российского современного искусства «Красивая ночь всех людей». Кураторы Валентин Дьяконов и Анастасия Митюшина намеренно делегировали право выбрать авторов участникам первой выставки. Пригласить можно было кого угодно: не только художников, но и благотворительные организации, активистов, научные лаборатории и исследовательские платформы. От рекомендателя требовалось только открыто заявить о своих отношениях с приглашенным, а также немного помочь с созданием работ.

Концепция красивая, но в российских условиях нищеты, отсутствия понятных карьерных перспектив и провала региональной культурной политики она красива лишь своим циничным признанием: спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И чтобы понять, почему именно таким образом происходил отбор, нужно вернуться к первой выставке. В 2017 году кураторы провели полевое исследование: ездили по регионам, общались с местными художниками — и собрали шорт-лист для первого смотра. Что бы ни говорили проектные менеджеры музея «Гараж»¹, три года — срок относительно небольшой, чтобы без широкомасштабной подготовки² — наставнической помощи и системы грантов — появилось много нового искусства в регионах. Можно лишь искусственно направить это развитие, заказывая отдельные работы под конкретные задачи³, но это скорее отражает амбиции институции, чем состояние художественной сцены в России. Именно поэтому вместо трехлетней институциональной заботы (конечно, финансирование регионального искусства — отнюдь не задача музея «Гараж») взгляд кураторов устремился на хаотический рост художественной сцены и личностные связи в поиске рекомендаций. К слову, сам вопрос о «заботе» наиболее остро был поставлен именно в 2020 году, в условиях пандемии ковида, и не только низовыми инициативами, но и, например, самим директором «Гаража» Антоном Беловым.

Таким образом, отказавшись выбирать художников, кураторы поставили под вопрос собственное желание как-либо разбираться с наличной реальностью искусства. «Если в 2017 нам было совершенно нормально делать выставку, основанную на экспертном знании, то в 2020 стало очевидно, что нужно предлагать более беспорядочные структуры, где не кураторы говорят за художников, а с помощью индивидуальных отношений создается нестройный хор личной включенности», — подчеркивает Валентин Дьяконов. На первый взгляд может показаться, что это очередной разговор об известной многим зрителям эстетике отношений, но если мы присмотримся к концепции выставки повнимательнее, то она скорее ближе к даосским рассуждениям о постижении истины в неделании. Так, в третьем стихе «Дао дэ цзин» можно найти практически буквальное описание хореографии и содержания выставки:

Премудрые⁵ кураторы Триеннале ведут свои дела посредством не-наказания или не-цензуры, они не возвышают «достойных», а остальным «укрепляют кости», «наполняют их животы» и оставляют художественную сцену наедине с самым сложным испытанием — проверкой дружбой и выяснением отношений. Эта разрешенная, не подавленная vita activa на фоне доминирующей некрополитики⁶ вызывает восторг⁷ от переживания странного зрелища, допустимого участия в чем-то более значимом, чем плебисцит на пеньках. И это странное ощущение заставляет задуматься о том, чем является «Красивая ночь всех людей» — анархистским протестом или же высокородной ленью? И если дистанцироваться от собственных предпочтений, то что кураторы в этом «срединном пути» нам предлагают? Что мы можем достать из этой руды-сырца без цензурной очистки с небольшими коммерческими интеграциями-примесями⁸?

Учитывая контекст и все вышесказанное, на первый план выйдет сюжет об экономическом положении и институциональной поддержке художников. В инсталляции-теплице Карины Садриевой-Нуриевой «Молчаливо двигались тени цветов на пороге» в своих кадках растут художники-детки-цветочки с их маленьким искусством, дожидаясь полива, прополки и подкормки. Дальше в расставленных то тут, то там телевизорах можно посмотреть передачу «Растительный вестник». Художница Анастасия Кайнеанунг задает своим зеленым собеседникам вопросы, которые с легким подмигиванием можно адресовать любому художнику на этой выставке: «Как вы поживаете?», «Как проходит ваше цветение?», «Не завяли еще?». Альбина Мохрякова вторит ей в своем видео MAYBE THERAPY?, где группа миллениалов старательно раскладывает бездну таблеток неизвестного происхождения. 

Эта постоянная тревога за собственное будущее кристаллизуется в парадоксальной одержимости трудом. Павле Марковой «повезло» поработать керамистом на кладбище — благодаря этой «второй занятости» художница не только зарабатывала на жизнь, но и сделала свой проект Punk’s Not Dead: с могильным портретом Джи-Джи Аллина и Йозефа Бойса, надгробием для сколопендры и тихоходки. Спрятанный за высоким строительным забором «Черный обелиск» Леонида Харламова — культурное бессознательное позднего путинизма, бесконечный котлован, где будущее строится-строится, но никак не построится. Анастасия Вепрева в своем фильме «Очарование-93» рассказывает о закате советской ткацкой фабрики «Красное знамя», в данный момент ожидающей своей джентрификации. Бывшие рабочие завода с ностальгией зачитывают собственные, словно озвученные на партийном съезде, полные восхищения и обещаний реплики из газетного интервью начала 90‑х. Это очарование можно с легкостью перенести и на искусство, ведь сколько людей положило свои мечты на алтарь золотого тельца, не получив ничего взамен.

Предложенный кураторами отказ от гомогенной и ясной концепции в пользу гибридных и подвижных отношений играет с Триеннале злую шутку: она пестрит разнобоем вычурных позиций, словно студенческий⁹ выпускной проект. Анекдотичность (если не сказать кринж) некоторых связей рекомендателя и приглашенного порой затмевает любое содержание работ. Так, Павел Пепперштейн порекомендовал модель своих картин Ксению Драныш. Бывший городской чиновник Павел Шугуров, участие которого в первой Триеннале было, скорее, комичной и досадной случайностью, — ар-брют-художника Леху Г. Рекомендацию Маяны Насыбулловой якобы выкупил аноним, но выставлен были без того известный Иван Горшков. Другие же художники воспользовались инфраструктурой московского музея¹⁰, чтобы смело заявить о своей политической и социальной ангажированности. Митя Пахомов расписал комиксами ванну, где рассказал об уязвимом положении наркозависимых перед Фемидой. Аслан Гойсум пригласил уже мертвого художника, обрусенного чеченца Петра Захарова, и выставил написанный в 1843 году портрет прославленного и проклинаемого генерала Алексея Петровича Ермолова, который нашел чеченского мальчика — будущего художника — на пепелище сожженной русскими войсками деревни. Марина Шамова для своей тишайшей саунд-инсталляции «Партитуры идентификаций» взял (-а) несколько интервью у транс-персон: о насилии и неприятии в обществе. Художник Александр Лавров выставил серию расписанных шариковой ручкой платков, рассказывающих о самых шокирующих сюжетах 2020 года: покушении на Навального, голосовании за поправки и «обнулении». Отношения оказались сложнее кликбейтной «коррупции» и отражают нашу художественную действительность: социальную ангажированность, смелость одиночек, напускной формализм, изолированность, междусобойчики и неспособность солидаризироваться.

Куратор — как и любой публичный профессионал в современном мире — сталкивается с в меру справедливыми, но порой очень настойчивыми требованиями коллективной ответственности, подотчетности и включенности. Этот идеалистической запрос является ответом на проблему «коррупции», но ведет скорее к идеологической деформации, которая не решает проблему неравенства, но упраздняет профессиональную конкуренцию. Да, куратор судил насильственно о том, что является искусством, а что нет, старался быть справедливым к предмету, сейчас же вынужден отказаться от присущего профессии гейткипинга в пользу комплекса разобщенных требований, возможно красивых, но в действительности превращающих художественный процесс лишь в веселый потлач.

Именно поэтому выставка, собранная как перекличка, коллективная мольба или парад тщеславия, хоть и интересна своим демократическим жестом, но не способна представить некоторый общий смысл, отличный от изначальной предпосылки. В ней просто нет меры всех вещей — куратора или общего собрания художников, — способной представить плюрализм не только в качестве нейтрализующей себя разобщенности. И именно упрек куратору, в том числе и от критиков, о необходимости ангажированности и подлинной коллективности приводит к отказу от профессиональной позиции в пользу полной демонстративности: «Вы хотели демократии? Так вот же она». Но сама эта дихотомия ложная: истина не появляется в молчаливой предъявленности вещей или коллективной перекличке, как и в слепой вере в премудрую институцию. Истина — это как раз и есть «срединный путь», продукт совместной и частной, практической и теоретической работы. Истина — это еще и бритва Оккама, потому что не нужно плодить сущее сверх необходимости. Да, мы конкурируем, и мы бедны. Да, вокруг коррупция, и взаимная симпатия художников является скорее исключением. Да, нужно требовать помощи и объединяться. Но готовы ли мы смириться с выставкой, где кураторы скорее откажутся от своего долга, чтобы еще раз повторить разделяемую большинством риторику?

Автор Иван Стрельцов

Редактура: Мария Королева

1. «Разрыв в три года не только позволяет организаторам успеть собрать масштабный проект, но и создает паузу, в течение которой ситуация в художественном сообществе успевает переформироваться. Что касается системы сборки текущей Триеннале, то подобный подход дал нам возможность сэкономить время на поездках по России, на которые было потрачено много сил при подготовке первого проекта, и сфокусироваться непосредственно на реализации — например, это позволило нам создать много новых работ специально для проекта», — говорит менеджерка Екатерина Баринова в своем интервью для Tatlin.
2. И даже такая богатая институция, как «Гараж», не может себе позволить — ни материально, ни концептуально — существенно влиять на общенациональный художественный процесс.
3. Так, например, «Гараж» предоставил некоторым участникам Триеннале места на своих Мастерских.
4. Лао-цзы. Дао дэ цзин Пер. Малявин В. В. — М.: Астрель, 2002.
5. Или «сянь» (кит.) — обретший покой ума.
6. О заниженной смертности, например, пишет здесь издание Meduza. — Прим. авт.
7. Лично у меня. — Прим. авт.
8. Uniqlo и «Газпромбанк» — такие же участники выставки, если быть верными методу классика акторно-сетевой теории Джону Ло. — Прим. авт.
9. Который может быть и хорошего качества — например, выставка Яна Гинзбурга и Дмитрия Хворостова, о которой мы писали здесь.
10. Как к тому призывает Борис Клюшников.