Из книги «Нежные пуговки» (Tender Buttons, 1914)
Перевод с английского Ивана Соколова выполнен по изданию: Gertrude Stein. Tender Buttons: The corrected centennial edition. San Francisco: City Lights Books, 2014.
«Нежные пуговки» пишутся в 1912–1914 годах сначала в Испании, потом в Париже — и успевают выйти в маргинальном нью-йоркском издательстве за считанные недели до начала мировой войны. Во многом этими-то тихими, хрупкими «Пуговками» и открывается «короткий» двадцатый век — тот, что окончательно надломится в 1970‑м с самоубийством другого такого же парижанина-не-по-крови-а-по-призванию, Целана, и испарится в 1989‑м с уходом третьего — Беккета. Стайн — автор, которому удалось уникальное: внутри нового времени сотворить современность. В последние полвека «Пуговки» начали затмевать застывшие уже было на своих пьедесталах иконы модернизма — «Бесплодную землю», «Кантос»: записанные прозаической строкой стихотворения книги Стайн убеждают в своей абсолютной актуальности непритязательным — и одновременно драматическим минимализмом описания. Действующие лица Стайн не абстрактные мифологемы, а тряпочки, рояли, котлетки, хотя иногда в этих «портретах» («натюрмортах»?) изображён и какой-нибудь «Коричневый», если вообще не «Предположим гла́за». Домашний, телесно- и предметно-женственный, кипящий жизнью и разлетающийся на атомы при малейшем приближении, мир «Нежных пуговок», небезосновательно иногда называемых шедевром кубизма, требует внимательного шага навстречу — доверия и готовности изменять свою внутреннюю реальность вместе с фундаментальной трансформацией языка Стайн. Из интимного быта её поэзия распахивает дверь в волшебный мир интенсивностей, каждая из которых может обернуться то краткосрочным экстазом, то переживанием укрывшейся под плёнкой бытия жути: «Восторженно увеча желтушки шафрановой почечку с блюдцем, так же восторженно вгрызание в ленточку пастью». Как она умудрилась написать такое в начале 1910‑х? Да даже дада ещё нет! Мина Лой — и та как следует распишется уже позже. В Париже ближайшее, что тогда есть к первой волне международного авангарда, — ортодоксальный кубизм Пьера Реверди. В США — ну, был такой поэт Уолтер Аренсберг, сегодня подзабытый. Ничего похожего ни на взрывчатки Маринетти, ни на самовитость русских (а убещур и зинзивер явные братья восхитительного стайновского стихотворения из трёх слов: «Потри-ка ей коксик»). Последним, что настолько перекраивало карту французской словесности, был «Бросок костей» Малларме, опубликованный в журнале «Космополис» ещё в 1897 и переизданный книгой уже только в 1914; перед Стайн была только Стайн (в первую очередь, её «Три жизни» (1906)). Таким же, ни к чему не сводимым и не пристёгиваемым чудом она остаётся и сегодня, — отсюда, наверно, неиссякающий восторг, который «Нежные пуговки» будят в уже котором по счёту поколении экспериментального письма, феминистской теории и просто читателей и читательниц, чьё главное наслаждение — само наслаждение. Как гласит одна из «Пуговок» в переведённой мной части под заглавием «Объекты», «Мартышка скачет что твой ослишка». Повторим, чтобы повеселее было: «Мартышка. Скачет. Что твой ослишка».
Иван Соколов
Графин, то есть глухое стекло.
Род стеклу и некровный брат, ну-и-зрелище и ничего такого единственный раненый цвет и расположение элементов в системе к указанию. Все это и не заурядное, беспорядком не улаженное в несхожести. Различие разрастается повсеместно.
Глянцевый блеск.
Никель, что такое никель, он изначально не счален покрытием.
Изменение этого заключается в том что красное час истощает. Изменение произошло. Поиска не ведется. Но жива, жива та надежда и то толкование и когда-нибудь, уместно ли впрочем какое-либо нибудь, когда-то есть и дыхание и будет и синекура и очаровательно совершенно это очаровательно чистое и очищает. Определенно недурен блеск и убеждает.
Никакой благодарности в милосердии и медицине. В японском бывают поломки. Эта программа никуда не годится. Этот цвет не похоже чтобы был как следует выбран. Он был выбран вчера, по всему кажется поплевали и возможно мыли и натирали до лоска. Определенно не кажется чтобы из обязательств и может если одалживать не нормально то есть ведь прок и в том чтобы дарить.
Материя внутри подушки.
Изменение цвета вполне вероятно и готово отличие незначительное отличие. Сахар не овощ.
Заскорузлое это то что оставлено затвердеванием после того что смягчится если возникнет неподдельный интерес к присутствию стольких же девушек сколь и мужчин. Можно ли ждать изменений. Отсюда видно что и грязь чиста когда есть объем.
Такое покрытие есть у подушки. Допустим вы не любите меняться, допустим совершенно ясно что во внешности нет перемен, допустим есть постоянство и некое одеяние неужто это сколько-нибудь ужаснее устрицы и обмена. Кстати по зрелом приправлении вопрос разве в перьях и хлóпке такой исключительный прок. Разве не отраднее стол и больше прежнего стульев к нему и вполне вероятно округлость и помещение куда их можно поставить.
Кружок тонкого картона и возможность увидеть кисточку на бахроме. Какой прок от неистовой восхитительности если невозможность испытать от нее утомление не приносит нисколечко удовольствия. Этот вопрос возникает лишь тогда когда уже приведена цитата. В любом помещении есть верх покрыванию и в этом свое удовольствие в любом случае есть своя смелость в том чтобы не верить во всякую ерунду. Отсюда видно в чем польза целой вещицы если ею воспользоваться и она исключительна и вполне вероятно эти штучки могли бы быть и дороже но так или иначе всегда может подвернуться выгодное предложение и если оно подвернется то самое лучшее взять и забрать ее и носить и быть безрассудной быть безрассудной и решительно собираться отплатить благодарностью.
Светло-голубой и такой же красный с фиолетовым кое-что меняет. Отсюда видно что нет никакой ошибки. Это видно по всякой розовой краске и вполне вероятно это резонно. Вполне вероятно вряд ли найдется более изысканный сувенир. Ничтожное расширение уже катаклизм и это наилучшая подготовка к тому что вместе сойдутся три и более трех. Мгновенье покоя вроде бы так заурядно и так или иначе но есть в нем прелесть и кое-что от того.
Печать и спички и лебедь и плющ и костюм.
Шкаф, шкаф не соединяется под кроватью. Поясок если он бело-черный, на пояске зеленый шнурок. Зрелище, целое зрелище и легкий стон со скрежетанием производится укорачивание краев такое прелестное щебетание укорачивание краев и что-то красное не круглое но что-то белое, что-то красное и что-то белое.
Не в легкомыслии скандал и даже не в шитье он выходит наружу из ряда вон. Как выглядит этот кушак. Кушак и близко не похож на горчичный он совсем не похож на какую-нибудь ту же вещицу в полосках, он и ранен не больше того, он сверху прикрыт.
Коробка.
Из радушия выйдет румянец а из грубости выйдет резвым тот же вопрос, из глаза исходит изыскание, из отбора рождаются мучительные коровы. В таком случае все устроено так что в белой попытке быть круглым напрашивается булавка и печально ли это, да нет не печально, так примитивно когда тебя изучают и видишь какую-то легкую материю в странном свете, так существенно когда есть зеленая метка не затем чтоб румянеть но чтоб метить опять.
Кусочек кофе.
Еще больше двойного.
Место ни в одном новом столе.
Одна-единственная картинка еще не великая роскошь. Грязный есть желтый. Признак большего в неупомянутом. Кусочек кофе не удерживает под стражей. Схожесть с желтым грязней и резчей. Чистая смесь белее и не цвета угля, нисколько не более цвета угля чем вообще.
Образ причины, тот же образ но сильно послабже, образ отрицательного ответа побезыскусней, та же рана отрадней, намереваясь к желая, та же роскошь, все та же мебель.
Показывать что в письме надо когда уже поздно а позже в порче уже не повисеть.
Неразорванный цвет розового дерева. Если он не опасен то отрада и пуще всяких других если опасен то уже и ничтожное не ничтожней. Занятность положения в том что чем скорее их будет хотя б столько же тем вернее необходимость иссякла. Допустим в чемодане хранилась роза дерево и цвет. Допустим не было никаких оснований для огорчения и еще вероятнее для числа, допустим не было никакого изумления разве не необходимо смешивать изумление.
Оседание расчищения размещения хоть так не разбиться рассы´паться и рассыпáться. Лишь используя щелок и шелк для очистки можно воспользоваться привычкой. Лишь заручившись узором где сосредоточились бы и иллюзия и иллюстрация можно увидеть хлóпок. Самое правильное приучить предмет к тому чтобы иметь изнанку и форму ленточки и быть крепким, весьма крепким в том как стоит на ногах и использовать тяжесть для ýтра. Он достаточно в этом легок. Эта форма ему хороша. Очень хороша возможно не будет преувеличением. Очень сильна может быть чревато серьезным лишением чувств. Может обернуться странной любезностью. Может оказаться странной лишь óтчасти. Может не показаться странной кому.
Грязь а не медь.
Грязь а не медь вот от чего цвет темнеет. Форма от нее тучнеет и ни одна мелодия не труднее. Из нее вытекает милость и отдых и даже силы на то чтобы накрывать стол обильней. Мест не пустующих больше. Они озираются в проблесках крова.
Ничего элегантного.
Шарм один только шарм ненадежен. Если красный весь роз и вокруг ограда, если нутрь впустить в и идет смена мест то что-то не иначе как раз. Оно это всерьез.
Зонтик Мильдред.
Смысл а не сгиб, смысл и притом вполне звучный, смысл и в дополнение звучная стычка и дополнительная повозка, символ чего дополнительного, сумка некрупная сумка и прижившийся цвет и искусность, изящный серый и ни одной ленточки, это знаки утраты тяжелой утраты возвращения.
Метод плаща.
Однократный подъем до черты, откровенный обмен до прута, отчаянное приключение и храбрость и ходики, все что система, в чем есть чувство, в чем есть смирение и победа, все это сложится в красивое черное серебро.
Красная марка.
Если лилеи лилейно белеют если опустошают шум и путь и даже пыль, если они пыльные берут и пачкают поверхность с не особенно плавной линией, если они так поступают и нет в этом необходимости то необходимости в этом нет никакой совершенно если они так поступают то по ним плачется каталог.
Коробка.
Большую коробку изготавливают сподручно из того что необходимо для замены какой угодно субстанции. Предположим необходим пример, чем проще он сложен тем больше причин признать хотя внешне что существует и результат.
Когда-нибудь изготавливают и коробку и того чтобы видеть чтоб опрятно присматривать за ней и чтобы добиться заделки отверстий необходимо прибегнуть к бумаге.
Обычай необходимый когда используют и забирают коробку заключается в том что значительную часть времени присутствуют три наделенные разными связями. Одна из них лежит на столе. Две лежат на столе. Три лежат на столе. Одна, одна той же длины что и то что следует из того что крышка длиннее. Другая отличается в ней больше крышки из чего это и следует. Другая отличается и оттого у углов ее тот же оттенок эти восемь расположены в том уникальном порядке благодаря которому-то и необходимы четыре.
Разболтана, быть при углах, быть легче некого веса, указывать на свадебное путешествие, держаться себе загорелой и нелюбопытной, быть богатой, сигаретки устанавливают по длине и удваиванием.
Распахнута, оставаться размолотой, оставаться захлопнутой, переходить из рук в руки зимой и летом, и цвет бледный что сереет что не пылится и алеет свидетельствует, явно же у сигарет скорее пустая длина чем выбор цвета.
Окрылена, быть окрыленной означает что белый желт и кусочки кусочки что коричневы они цвета пыли если смыть пыль, она отборна другими словами она скорей подойдет сигаретам чем бумаге.
Возрастание, почему возрастание праздно, почему серебро своды, почему искра ярче, если она ярче есть ли какой-либо результат, едва ли более чем когда бы то ни было.
Тарелка.
Случай в самый раз для тарелки, не всегда улучаемая возможность в том чтобы сделать покупки да и быстро ли позволяет помывка отобрать тот же предмет поизящнее. Если гостей не много уместна умная песенка.
Тарелки и столовый сервиз из цветного фарфора. Поплотнее набейте веревку и будет ее чтобы центр был защищен, учините существенную суматоху и созовите еще больше народу пока остывает, соберите еще больше дрожи и не какой-нибудь ровной дрожи, пусть что-нибудь все целиком станет как храм.
Печальный размер размер непечальный тосклив как и тоска бледная кругом неурочна. Род зеленого игра по зеленому и ничего плоского ничего такого уж плоского и поокруглей, ничего что бы странно особенным цветом, ничего что нарушило бы неутрату любого даже самого мелкого предмета.
Великолепные подступы по-настоящему великолепные подступы не в том как открыто дарят цветок, не в пометке и не в промачивании.
Режьте врезайтесь в белое, врезайтесь в белое столь недавно. Режьте глубже чем кто угодно другой и того не скрывайте. Не скрывайте ни в стебле ни в содрогании ни в вечеру обступающем осложнении.
Лампа не единственный признак стекла. Лампа и торт не единственный признак камня. Лампа и торт и колпак никак не единственная потребность.
Затея сердечная затея, сжатое заболевание и никакого кофе, ни одной даже карточки или перемены чтобы склониться и туда и туда, с таким избытком затея и с крахом таким вот затея которой не скрыть что ее начинили.
Сифон.
Всякое пренебрежение рядом частиц до их расщепления, всякое тем небрежение создает вокруг себя то что цветом свинец а серебром понятно бесцвет. Прок от того имеет много разных сторон. Допустим гарантирован определенный выбранный отрезок времени, предположим это даже необходимо, предположим использование любого другого экстракта недопустимо и больше никакой обработки не требуется, предположим остальная часть сообщенного смешана с очень длинной тонкой иголкой и даже будь она какой-либо черной границей, допустим что все это вместе сложилось бы в платье и предположим это бы было реально, предположим что неприятная манера с которой это изложено была бы случайной, если вы предположите это в августе и с еще большею мелодичностью, если вы предположите это даже в необходимом инциденте определенного отсутствия всяческой середины в зиме и лете, предположите это и изысканное оседание очень изысканное оседание более чем всего лишь имеет значение, оно не окончательно и достаточно и подменено. То что столь любезным было подарком оставалось неизменно.
Длинное платье.
Что за ток от чего машинерия, от чего потрескивает машинерия, что за ток предъявляет длинную линию и необходимую талию. Что это за ток.
Что это за ветер, что он такое.
Где та длина безмятежная, вон она и ужé темное место не темное место, только белое с красным черны, только желтое и зеленое сини, розовый ал, дуга всех возможных цветов. Она отмечена линией. Она лишь отмечена линией.
Красная шляпка.
Темно-серый, очень темный серый, весьма темный серый обыкновенно чудовищен, он оттого так чудовищен что в нем не содержится красного. Если во всем содержится красное в нем отпадает необходимость. Разве это не аргумент в пользу любого его применения и даже если и так найдется место получше, найдется ли место которое настолько же протянулось.
Синее пальто.
Синее пальто куда-то ведут уводят, ведут и куда-то уводят, это тот самый особенный цвет что применяется для этой длины и ни для какой ширины даже и большей чем тень.
Пианино.
Если скорость открыта, если цвет ветрен, если происшествие застигли врасплох, если выбор яркого аромата совершается без смущения, если крепление для кнопок скреплено всем развевающимся цветом и нет ни единого цвета, ни хоть насколько-то цвета. Если в булавке нет грязи а ее вряд ли нисколько не может не быть, если нет ее то это то же место что и прямо стоя´щее.
Нисколько это не темный обычай и никто его даже и не исполняет как-нибудь так чтобы удержу не разрослось. Разрослось, как захлопнет и как вознесет и в смущении без смущения центр устроен стоймя.
Стул.
Вдова под мудрой вуалью и другими покровами сверх того свидетельствует о том что тени сравнялись. Он больше не обращен ни к кому, его тень омрачает сцену и обучение. Планомерное расположение элементов, наистрожайшее и в наилучшей сохранности есть то где расположение узаконивают не чаще чем всего лишь всегда.
Пригодное упорядочивание, благо устроенное, выгодное, выносливое и вглядывающееся, пригодные постельные принадлежности, вполне пригодные и не особеннее недовольных, как же необходимо все что пригодно.
Факт есть то что когда направление вот так запросто, не более, ужé не, внезапно и в то же время не всякий диван, главное действие состоит в том что без порицания нет и задержания.
Упражняйтесь в измерениях, упражняйтесь в знаках что говорят что действительно говорят о необходимой измене, отражая неизбывный износ.
Надежда, что есть зрелище, зрелище есть сходство между кольцевым боковым местом и больше ничем, больше ничем.
Чтобы выбрать он кончен, он реален и более того он так же он несомненно так же приятен на ощупь, не говоря о сиденье все в чем есть упражненье и проще куда проще обыкновенно.
Подберите амбар, целый амбар, и согните более утонченных акцентов чем когда-либо было необходимо, светите в темноте в силу необходимости.
Не очень-то и чахнем, не очень-то и чахнем, упрямое цветение так неестественно и даже более того, это целое зрелище, это несчастный случай и его обязательства, оно разжигает вражду и расставляет акценты.
Если возможность замаранно умалиться необходима, если и впрямь необходима почему нет румянца, почему нет втирания, почему нет специальной защиты.
Ужасное освобождение.
Забытый и не только присвоенный но и отклоненный багаж остается не найден. Было показано что само место не сильно отличается от предыдущего раза. Часть так и не обменяли, ни вот настолечко, часть остается бесхозной. Остальное отправили не туда.
Сумочка.
Зеленой сумочка не была, соломенного цвета она не была, она была почти незаметна и у нее было свое применение заношенное применение и цепочка, цепочка никогда не терялась, ее всегда клали на место, по ней можно было сказать что она не закрыта, вот и все о чем по ней было можно сказать.
Водруженный зонтик.
Какой смысл был в том чтобы не оставлять его там где он висел бы и дальше какой был в том смысл если не было ни малейшего шанса увидеть как он там появится и проявит свою красоту и право на то чтобы проявлять ее так. Урок в том чтоб усвоить что он так ее и являет, что он являет ее и что ничего, что нет ничего, что больше нечего с этим поделать и еще столько всего можно сделать целая уйма причин произвести обмен.
Скатерть.
Нужная мера ткани это ужé через край а больше, больше чем нужно это только что не в обрез и потом если шире не расстелить так уж ли через край будет ей места. Любой повод укажет как будет лучше всего.
Больше.
Тонкая работа с листвой и грация и лоскут белой ткани и масло.
Столь обаятельное изумление в некоторых родах океанов вот отчего красный делается столь равномерным и полным восторга. Вот отчего стало больше клочки те что и раньше сияя такие цветные ни единого не утратив круглого цвета.
Новая чашечка с блюдцем.
Восторженно увеча желтушки шафрановой почечку с блюдцем, так же восторженно вгрызание в ленточку пастью.
Объекты.
Внутри, внутри одних лишь пореза и небольшого сустава, с внезапными ровнями и не более чем тремя, двух двое в центре одной делают стороной.
Если локоть длинен и он так много наполнен тогда лучший пример это все разом.
Таких спектаклей достигают путем сильного сдавливания.
Продолжение — в 16‑м номере журнала «Носорог». Благодарим издательство за любезно предоставленный препринт!
Spectate — TG
Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:
