Новости из «НИИ андеграунда»
Странные аномалии и мистические явления — совсем не то, что ассоциируется с повседневностью советского человека, чье инфополе пронизано лучезарным технооптимизмом и пожинанием плодов развитого социализма. Несомненной константой мышления той эпохи была наука, при этом ученый дискурс непредсказуемо менялся буквально каждое десятилетие, зачастую в такт идеологическим кренам. В то время как генетику считали лженаукой — государство поощряло исследования телепатии. С покорением Эвереста на поиски йети отправилось несколько научных экспедиций, а после полета человека в космос сообщения о растительности на Марсе воспринимали как вполне закономерные. На такой почве запросто расцветали всевозможные теории биополя и гипотезы панспермии, постепенно смешиваясь с мудростью йогов и пророчествами спиритов.
Термины вроде эзотерики и нью-эйджа слишком цепко связаны с западным контекстом и религиозной спецификой, поэтому, следуя за исследователем Алексеем Конаковым, уместнее говорить о «советском невероятном». Этот дискурс был широко популярен и удивительно многообразен, но Конаков в своей книге «Убывающий мир» подчеркивает его классовую принадлежность. Фильмы о необъяснимых феноменах снимали на центральных киностудиях научпопа, где режиссеры работали бок о бок с учеными и инженерами. Они и были основными производителями и потребителями историй про экстрасенсов и НЛО. Жадный интерес к невероятному рождался не как возвратный эффект атеистического воспитания, напротив, он был связан со стремлением докопаться до истины, раскрыть суть необъяснимого явления с научно-материалистических позиций. Поэтому в разрастающемся с 1960‑х годов дискурсе о невероятном, особенно в среде т.н. «НИИ андеграунда», Конаков советует видеть не зашоренность и невежество советского обывателя, а «галилеевскую пытливость… и своего рода паскалевское пари… и даже ироничный прагматизм в духе Нильса Бора»1.
Парадокс лишь в том, что чем глубже была его любознательность, «тем чаще эта мощная государственная машина просвещения соединяла проверенное знание с непроверенным и невероятным, а научное — с паранаучным и квазирелигиозным»2. Научно-популярное кино, открытое смелым формальным экспериментам и подчас дававшее волю фантазии, оказалось идеальным вместилищем этого химерического рассадника.
Советские супермены
С 1960‑х годов главные тренды в советском науч-попе задавал режиссер «Киевнаучфильма» Феликс Соболев. Посвященные опытной стороне социальной психологии, изучения языков животных и физиологии мозга, его фильмы резко выделялись на фоне сухого технического кино. В прокатном хите «Семь шагов за горизонт» (1968) сам человек у Соболева представлен феноменальным существом, еще толком не изученным. Как объяснить, например, людей-сенсоров, которые считывают тексты руками? А тех, кто водит машину с мешком на голове? Реально ли достичь уровня гроссмейстера Михаила Таля, играющего одновременно на десятках досок вслепую?
Через галерею фантастических уникумов Соболев пытается нащупать механизмы, которые позволят выжить в грядущую эпоху глобального информационного перегруза. К этой задаче он привлекает в том числе и барда, спонтанно сочиняющего песни за минуту, и гипнотизера, «внушающего» людям совершенное знание английского, или способности клавишников и художников-академистов. Один из героев фильма — человек-счетчик Игорь Шелушков — мог за секунды совершать сложные математические операции в уме, например, извлекать корень 77‑й степени из 80-значного числа. Известно, что в 1970‑х у него развилась мания преследования и его поместили в психлечебницу. Шелушков считал в разы быстрее компьютеров того времени, но вряд ли мог задействовать свой мозг-калькулятор в чем-то кроме показательных номеров, с которыми он гастролировал по стране.
О другом экзотическом, но более доступном варианте советского супермена рассказывали в фильме «Индийские йоги — кто они?» (1970). Картина вышла на волне популярности всевозможных восточных практик — инструкции по хатха-йоге и оздоровительным диетам успешно конкурировали в самиздате с любой литературной запрещенкой. Но в обществе фанатичных зожников фильм запустил настоящую йогаманию.
Древнеиндийские техники самовнушения, задержки дыхания и стояния на голове тут советовали в сочетании с рекомендациями советских врачей-методистов. Иван Сапогов обнаруживает в таком парамедицинском «интегральном подходе» — «осколок гегельянского “синтеза”, плотно засевшего в мыслительном аппарате науки»3. С одной стороны, авторы фильма пытались свести основную ценность йоги к гимнастике, с другой, значительную часть хронометража демонстрировали цирковые номера с людьми, лежащими на гвоздях, жующими стекло и пьющими кислоту. Заметив, что хатхой и асаной стали промышлять не только мистики, но и откровенные мошенники, власти раскритиковали фильм и запретили занятия йогой, заклеймив ее «троянским конем индийского идеализма».
Они среди нас?
Впервые про уфологию на советском экране заговорили последователи Феликса Соболева — Виктор Олендер и Евгений Загданский в фильме «В поисках пришельцев» (1987). Прожженные материалисты, они предпочитают сперва отмести тысячи ложных улик, чтобы всё-таки обнаружить одну правдоподобную. И тем самым задали канон уфологического дока на многие годы вперед: фильм чередует интервью очевидцев и скептиков с хроникой и реконструкциями под загадочные синтезаторные трели. Перебирая очередные сенсационные кадры с НЛО, Олендер с грустной ухмылкой называет их «блюдечками с голубой каемочкой, откомандированными внеземными цивилизациями», чтобы избавить нас от кризисов и подсказать лайфхаки к лучшему устройству общества. Свое задумчивое киноэссе, адресованное людям 2087 года, авторы заканчивают отчаянным покаянием не то перед инопланетным разумом, не то перед вселенской матерью-природой. Вероятно, самые проницательные слова на счет НЛО говорит в фильме академик Густав Наан: «Через внеземные цивилизации мы стремимся лучше понять самих себя, взглянуть на себя как бы извне, чтобы посмотреть, какими мы могли бы быть, если мы не нравимся себе такими, какие мы есть».
Теории уфологов слишком часто касались сфер советской авиации и космической программы, так что эту паранауку в СССР запрещали до последнего. Гораздо больше повезло криптозоологам. Жаркие дискуссии вокруг снежного человека добрались до Академии наук в конце 1950‑х, когда историк Борис Поршнев доказывал, что в горах Памира сохранилась популяция неандертальцев. На этой теории реликтового гоминоида и сосредоточено расследование Александра Згуриди — режиссера Центрнаучфильма, снимавшего детские зоофильмы («Белый клык», «Рикки-Тикки-Тави»), который вдруг отправился «По следам снежного человека» (1988). Он советуется с французскими и китайскими антропологами, опрашивает альпинистов, изучает фотографии, пытаясь доказать существование йети — не просто редкого зверя, но утерянное звено эволюции. Если послание Олендера направлено в будущее, то Згуриди пытался найти следы обнадеживающего Другого где-то в генеалогии гомо сапиенс.
Уже тогда сами авторы относили свои картины к кентаврическому жанру «научно-художественного фильма с научно-фантастическими фрагментами». Но, если в оттепельных фильмах Павла Клушанцева или Семена Райтбурта художественные допущения оставались в рамках гипотезы или прогноза, то к эпохе гласности научпоп уже без оговорок погружается в радикальные футурологические и мистические нарративы. Самым влиятельным проводником советского невероятного в это время становится телевизор. Образы паранормального теперь обрели вполне осязаемые черты и могли посетить каждый дом.
В 1988 году по газетам разносится молва о жутком полтергейсте, беспокоящим обитателей общежитий. По ночам он скрипит половицами и кидается тапкам, может неожиданно хлопнуть дверью или зажечь газовую плиту. Испуганные поначалу девушки постепенно привыкли к бестелесному гостю и даже смогли установить с ним контакт. Этому феномену посвятили отдельный выпуск телепередачи «Очевидное — невероятное», репортеры которой окрестили стучавшего Барабашкой и даже взяли у него интервью. На вопросы дух отвечал стуками: один — «да», два — «нет» (отсюда и появилось ласковое прозвище Барабашка, до сих пор часто ассоциируемое со славянским домовым).
Именно эта передача с 1970‑х годов была одной из главных научно-популярных в СМИ. Однако в перестройку ракурс «Очевидного — невероятного» то и дело смещается к феноменам вроде бермудского треугольника и привидений, которых стали относить к разряду «аномальных явлений» наравне с магнитными бурями и шаровыми молниями. Это смешивание Алексей Конаков называет пересечением меридианов невероятного. Распространенным примером таких дискурсивных узлов была магия.
Маги против бесов коммунизма
Пионером жанра-прародителя всевозможных шоу в духе «Битвы экстрасенсов» можно по праву считать Виктора Олендера. В его фильмах 1990‑х годов уже не было амбициозных гипотез о психофизике и занятных опытов Соболева, исчезли и авторские рассуждения, которые сопровождали фильм об НЛО. Олендер снимал во времена туманной неопределенности, когда в завтрашнем дне были уверены разве что знахари и гадалки. К ним он и обращается в фильме «Войны чёрной и белой магии» (1990) — самой тревожной части авторского цикла «Девять лет с экстрасенсами».
Когда цыганка насылает на девушку проклятие и ее тело покрывается стигматами, родственники обращаются за помощью к белому магу Раокриому, к которому и приковано все внимание. Если черные маги действуют скорее в рамках оккультного поля, взаимодействуя с эфемерными демоническими силами, то белые маги подходят к недугу с рациональной обстоятельностью медиков. Именно на медицину переключились вчерашние парапсихологи, третьим глазом почуяв, что лечение хворей гораздо прибыльнее телекинеза. Например, физик Анатолий Мартынов убеждает, что любой сглаз или порча — это отрицательно заряженный энергетический поток, который возможно перенаправить специальными вибрационными упражнениями. Весьма эклектична и терминология скрывающегося за черными очками мага Раокриома — он ловко синтезирует кармические законы с православием, биоэнергетический массаж с экзорцизмом, обряд «выкатывания хрустальным яйцом» с чтением «Отче наш». К финалу битвы грань между темными и светлыми силами для зрителя размывается окончательно, а Олендеру остается лишь многозначительно плюнуть через левое плечо.
С каждым годом подобные сюжеты все теснее сплетались с научными и политическими темами в целый пучок меридианов невероятного. Калейдоскоп перестроечной эсхатологии ярче всего показан в фильме Свердловской киностудии «Новые сведения о конце света» (1991). Сектанты там призывают объединиться в теократию солнечного логоса для спасения страны от духовного протуберанца, спириты вызывают дух Владимира Ильича, а колдуны утверждают, что Ленин и Горбачев — дьявольские ставленники лунного народа (ведь оба лысые!). Наконец, все тот же маг Раокриом в масонской повязке на глазах выдает шизотерический экспромт, поразительным образом смешивающий ключевые темы советского невероятного: «Россию еще в 1905 году ожидало великое будущее. На сириусе был изготовлен из глины корабль, и он был заряжен огромной интеллектуальной энергией, которая должна была двинуть Россию вперед. Когда сатанинская сила увидела, что ей грозит гибель из России, она покинула остальные страны и сконцентрировалась здесь и не дала энергетическому кораблю приземлиться. Корабль долгое время летал по орбите и в 1912 взорвался — это и был тунгусский метеорит. Считают, что взорвался он не без помощи Ориона. И вот этот народ столько перестрадал за века, что в будущем ему как воздаяние суждена райская жизнь. Но ее наступление тормозится системой черной магии. Как только она будет разрушена, через год-два жизненный уровень всех славянских народов поднимется намного выше даже уровня США и других развитых стран».
Неомистический сциентизм и формула армагеддона
К началу 1990‑х годов дискурс о невероятном постепенно становился привычным абсурдом реальности, а зловредные маги и инопланетяне казались меньшим из зол на фоне пустых магазинных полок и непредсказуемых брожений в верхах. Научно-популярная кинопродукция, продолжавшая выходить под студийной маркой и с рекомендацией в качестве учебного пособия для ВУЗов, зафиксировала поистине апокалиптическую картину перестройки и руин, которые она оставит после себя.
В 1989 году проникший на Лендок некрореалист Константин Митенев снимает фильм о взаимосвязи катастроф и стихийных бедствий «За тайной» (1989). В нем тульский изобретатель демонстрирует прибор для прогнозирования землетрясений, крушения поездов и падения самолетов под дребезжание песен Einstürzende Neubauten. Параллельно на Центрнаучфильме выходит радикальнейший эксперимент «Без дна» (1990), где за десять минут через Черный и Красный квадраты Малевича пересказана история XX века. Атмосферу надвигающегося армагеддона там дополняет нойз-коллаж из зацикленного припева Олега Газманова «Эскадрон моих мыслей шальных» и молитвы «Господи, помилуй». Несомненно, темнейших глубин паранаучного киногнозиса в эти годы достигает Владимир Кобрин со своей трилогией «Homo Paradoksum». Если первая часть перебирает ироничные вариации по поводу нло-паники и космооптимизма, то вторая приземляется в психбольнице, чтобы записать геополитические прогнозы его обитателей. В завершающей части Кобрин спускается на самые нижние этажи того самого «НИИ Андеграунда», где мужики в ушанках формуют в кокон големоподобное существо — Гомо Парадоксума.
На протяжении 1980‑х линию хтонического научпопа упрямее всех развивала Елена Саканян. Она могла бы построить карьеру биолога, но решила стать режиссером, чтобы снимать фильмы про аксолотлей, мутантов и ноосферу. Один из ее самых дерзких и поэтических экспериментов — «Земля Неизвестная» (1984) — выстроен вокруг теорий Докучаева и Вернадского. Космический огонь «лепит лик биосферы», человечество — лишь часть планетарного тела, но у них есть шанс приблизить эру ноосферы, где в новом диалектическом единстве восторжествует разум и биогармония. Подобное единство ищет и Саканян, сращивая фантастический сциентизм с пластами мифологического сознания. Девушка из ноосферного будущего переносится во времена биосферы, чтобы увидеть историческую встречу Докучаева и Вернадского. Монтаж Саканян превращает её в почти сакральный момент, ведь именно тогда протянулась связующая нить от почвы к космосу, от прошлого к будущему. Почва — кожа планеты, которая содержит всю информацию о ней, поэтому через монтажные флешбек-склейки мы видим, что взятый на пробу чернозем удобрен телами из братских могил, а запись «дыхания степи» пронизана «телесенсорными каналами объединенного разума планеты». На худсоветах откровенный психоделический кинематограф Саканян вызывал брезгливое раздражение. Сценарии резали — для научного фильма там было слишком много неизвестных, а в прессе её подход связывали с волной «полтергейста»4. Но расколдованный мир не смог предвидеть то, что каким-то образом почувствовала «Земля Неизвестная», — спустя всего два года после выхода фильма случилась Чернобыльская катастрофа.
В законченном уже после распада СССР фильме «Путешествие с двойником» (1992) Нелли Саканян пытается вывести формулы исторических событий по хлебниковским «Доскам судьбы». Её проводником становится сам председатель земного шара, точнее его Ка — призрачный двойник души, говорящий голосом Иннокентия Смоктуновского. «Косую дробь» Хлебникова, то есть человека, отчасти повторяющего судьбу поэта и рожденного через 77 лет после него, Саканян нашла на обложке «Чапаева и пустоты» — «Виктор Пелевин, 1962 г.». Здесь же в ожидании перерождения великого нумеролога мойры рисуют паутинообразную схему на избушке, в которой он умер: «В центре — 1917 год, предсказанный Хлебниковым за пять лет до революции, вверх от 1917 — усиление советской власти, вниз — даты ее поражений. 1929 — указан дважды — это узловой год, 1939 — расширение советской власти — аннексия Прибалтики. 2007 — возможен рецидив советской власти, но в 2025 с ней будет покончено!».
Открывая свой фильм «Present continuous» (1989), Кобрин цитирует учебник темпоральной динамики 2027 года: «Во всей вселенной действует закон сохранения и превращения энергии, вещества и времени». Какими же превращениями занимались режиссеры вроде Кобрина и Саканян в своем «настоящем продолженном» кино? Как никто другой ощущая коренные сдвиги внутри трещащего по швам рационального мировидения, которые десятки лет пестовали в том числе и их родные киностудии, они пытались вскрыть латуровский «черный ящик» советской науки, но вместо надежного механизма увидели ржавые детали от заводной игрушки. «Вероятно, поэтому для меня и моих друзей было очень важно внести именно в научно-популярный фильм неопределенность, некоторую таинственность и в результате вместо этакого “советского порно” делать многозначное эротичное кино, — рассуждал Владимир Кобрин. — Само собой разумеется, что на этом пути было много сопротивления… но все же очень важной была следующая точка зрения: а именно — окружающий нас мир намного сложнее, чем все те застывшие модели, которые мы должны были представлять»5.
Глеб Сегеда — киновед
spectate — tg — youtube
Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, подписывайтесь на наш Boosty или поддержите нас разовым донатом:
- Конаков А. Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР. — М.: Музей современного искусства «Гараж», 2022. С. 17.
- Там же. С. 16.
- Сапогов И. Мистический сциентизм и кризис модерности в позднесоветском искусстве: https://syg.ma/@isapogoff/mistichieskii-stsiientizm-i-krizis-modiernosti-v-pozdniesovietskom-iskusstvie
- Горностаева О. Всегда за гранью // Искусство кино. 1990. № 8. С. 101.
- Владимир Кобрин / Сост. А. Герасимов, М. Камионский, А. Романенко. — Нижний Новгород: РОФ «Фонд Юрия Норштейна», Издательство «МПК-Сервис», 2005. С. 86.
