В книге «Исчезнувший музей» (1997) американский писатель и журналист Гектор Фелисиано шаг за шагом расследует истории пропавших во время немецкой оккупации картин из коллекции банкиров Ротшильдов и Дэвид-Вейлов, братьев-маршанов Бернхейм-Жёнов, коллекционера Альфонса Канна и других. Публикуем из нее фрагмент главы о коллекции «дегенеративных», как их называли нацисты, произведений модернистского искусства Поля Розенберга (от Писсаро и Тулуз-Лотрека до Брака и Пикассо), которую «коллекционер-еврей», бежавший в США, был вынужден оставить во Франции. В силу коллаборационизма соотечественников, «ненасытности Геринга» и вопиющего национализма в коллекции Розенберга, одного из крупнейших мировых арт-дилеров того времени, до сих пор отсутствуют около 60–70 картин и рисунков.

Фелисиано Г. Исчезнувший музей / пер. Надежды Беленькой. — М. СЛОВО/SLOVO, 2021

В середине сентября 1940 года, спустя три месяца после бегства из Франции, Розенберг, его жена и дочь прибыли на океанском лайнере в Нью-Йорк. Чтобы продолжать свое дело в США, галеристу нужны были картины, в спешке брошенные во Франции. Ле Галль сообщил по почте, что перевозчик из Бордо по необъяснимой причине бесконечно затягивает с отправкой полотен. Они уже дважды требовали одни и те же списки работ с указанием их точного количества, утверждая, что для успешной отгрузки необходимо соблюсти все формальности. Однако получив затребованные документы, компания заявила, что границы закрыты и отправить груз в другую страну невозможно. Это было неправдой. Так или иначе, доверенный человек Розенберга не знал, что делать.

Ле Галль ожидал дальнейших указаний из Нью-Йорка, когда 15 сентября в восемь часов утра во Флуарак на пяти легковых и грузовых автомобилях прибыли немецкие солдаты и полицейские в сопровождении француза и итальянца. Военные мигом окружили виллу и арестовали ее обитателей. Они были отлично осведомлены. Первым делом потребовали Луи Ле Галля. Помимо имени и фамилии, немцы знали все подробности его жизни. Последнее весьма удивило Ле Галля: он был не из этих мест, и друзей здесь не имел. Немцы знали, как долго он работает на Поля Розенберга, как он предан своему хозяину и что все имущество Розенберг оставил под его присмотром. Такое количество осведомленных конфискаторов испугало Ле Галля. Он понял, что любое сопротивление бесполезно. Скорее всего, нацистов известила транспортная компания. 

Немцы тщательно обыскали виллу и осмотрели все имущество: вскрыли упаковки, коробки и чемоданы, затем погрузили ящики с работами в военные грузовики и увезли добычу в неизвестном направлении. На самом деле местом назначения было не что иное, как посольство Германии в Париже на улице де Лилль. А информаторами, которые предоставили нацистам столь важные сведения, были парижские антиквары, лично знавшие Розенберга. Загадочное поведение транспортной компании так и не нашло объяснения. Скорее всего, ее сотрудники тоже участвовали в информировании посольства. Сегодня известно, что главными осведомителями нацистов были Ив Перду и некий граф Лестан. Двое почтенных парижских торговцев заключили с сотрудниками посольства соглашение: они укажут тайник, где Розенберг спрятал картины, а взамен получат комиссию в размере 10 % — также в картинах — от общей стоимости коллекции. Сообщники знали, что подобный вид оплаты — выгодное дело: ценные картины они без труда сбудут с рук благодаря многочисленным посредникам, работавшим на парижском рынке. Французские торговцы и коллекционеры накинутся на полотна импрессионистов, хранившиеся в запасниках знаменитой галереи Розенберга. 

В тесном парижском художественном мирке все знали друг друга, и все про всех было известно. Несложно было получить информацию у тех, кто в курсе событий. Кроме того, атмосфера подавленности после поражения и оккупации, царившая в те дни во Франции, благоприятствовала стукачам и интриганам, которые чувствовали себя в подобных условиях как рыба в воде. В официальных документах британских спецслужб граф Лестан значится как антиквар, регулярно сотрудничающий с немцами, чьи торговые помещения расположены по адресу: улица Бак, дом 44 на левом берегу Сены, недалеко от Германского посольства. Что касается Перду, другого антиквара, его репутация среди торговцев искусством также была сомнительной: все знали, что он человек коварный и хвастливый. Свояк Розенберга Жак Хельфт, антиквар, специализировавшийся на серебряных изделиях, описывает его в своих послевоенных мемуарах, как «первоклассного антиквара, наделенного замечательным интеллектом, чьи таланты, однако, изрядно подпортила страсть к азартным играм»¹. В первую очередь Перду двигала острая жажда денег — именно она побудила его извлечь финансовую выгоду из преследования Германией евреев и сочувствовавших Сопротивлению граждан.

В первую же встречу после грабежа во Флуараке сдержанные переговоры между посольством и двумя информаторами превратились в яростную перепалку. Дипломаты обещали графу Лестану и Перду комиссию в виде изъятых картин Пикассо и Брака, упомянутых в описи как «дикие экспрессионисты». Однако даже в ноябре 1940 года, через два месяца после операции, посольство так и не выполнило свою часть договоренности. Стремясь ускорить затянувшуюся оплату, граф Лестан, один из двух «посредников», как их называло посольство, обсудил этот вопрос с доктором Карлом Тео Зейтшелем, высокопоставленным дипломатическим советником, который помимо прочего отвечал за арест и депортацию евреев, а также за конфискацию их имущества². Граф и Перду принялись давить на Зейтшеля, намекая на то, что знают местонахождение коллекции, принадлежащей другому еврею, даже еще более ценной, чем собрание Розенберга, но не смогут назвать точные сведения, пока не будет уплачен первый долг³. Мало того, хитрый и предприимчивый дуэт ловко воспользовался растущей конкуренцией между посольством и маршалом Герингом, который в конце 1940-го находился на пике своего могущества. Они, вероятно, блефовали, подобно бывалым игрокам в покер, объявив своим дипломатическим партнерам, что Геринг недавно узнал о существовании другой таинственной коллекции и срочно требует сообщить ее местонахождение. Кроме того, по их словам, помощники Геринга были крайне удивлены, узнав, что посольство так и не выплатило обещанную комиссию. Маршал, утверждали они, дает им четырехдневный срок, чтобы они раскрыли место, где спрятана новая коллекция. В переговорах сообщники тонко сыграли на главном страхе дипломатов: усилении влияния Геринга в деле конфискаций. Они призывали посольство действовать как можно быстрее, если оно не хочет, чтобы рейхсмаршал его опередил.

Узнав о подробностях встречи с маршалом, Зейтшель немедленно направил секретную ноту послу Абецу. В ней он упомянул, что Лестан имеет смелость утверждать, что оценка коллекции Розенберга составляет 100 млн рейхсмарок, а его комиссия таким образом должна составить около 10 млн рейхсмарок — колоссальная сумма, что тогда, что сейчас. Зейтшель поинтересовался, может ли он связаться с экспертами Геринга напрямую, чтобы проверить, не пытается ли Лестан обмануть посольство или же все это правда. Во втором послании Абецу Зейтшель сообщил, что немецкий эксперт оценил коллекцию в 3 млн 415 тыс. 400 франков, и добавил, что он намерен обратиться за оценкой и к «беспристрастному» французскому эксперту — эвфемистическое определение, обозначавшее эксперта, который давал выгодные посольству оценки. В третьем и последнем отчете Зейтшель доложил, что, вопреки ожиданиям, Лестан и Перду сами внезапно явились в посольство. Информаторы согласились с новой оценкой, и в итоге он провел их в залы, где хранились принадлежащие Розенбергу картины, чтобы они сами выбрали себе оплату из числа «диких экспрессионистов». Однако в последнюю минуту возникла загвоздка: оба француза под предлогом, что они никогда не найдут покупателя на эти картины, заявили, что не хотят модернистские полотна. В качестве платы за услуги они готовы принять две картины Писсарро стоимостью 220 тыс. франков и обнаженную натуру кисти Ренуара за 200 тыс. франков. Однако Зейтшель категорически отказался: он не желал уступать Ренуара, который, по его словам, «представлял для Германии безусловную ценность». Взамен он предложил еще одного Писсарро — «Сад в Понтуазе» из коллекции Ротшильдов, чья оценочная стоимость была вдвое выше, чем у Ренуара. Чтобы как-то объяснить выдвинутое им предложение, Зейтшель написал следующее: «Поскольку Писсарро еврей, я полагаю, что интереса для Германии эти картины не представляют и предпочтительнее отдать Писсарро, даже если его стоимость в два раза выше, чем у Ренуара»⁴.

* * *

Тем временем Поль Розенберг возобновил свою деятельность в Нью-Йорке. Учитывая нейтралитет США, сохранявшийся до декабря 1941 года, и разрастание войны в Европе, Розенберг решил перевезти в новый филиал картины из своей лондонской галереи и надеялся, что сможет вывезти и оставшееся во Флуараке. В то же время он был убежден, что его имущество, спрятанное в ячейках либурнского банка, надежно защищено, поскольку находится в районе, не занятом нацистами. Мадемуазель Руано, верная помощница Поля в парижской галерее, не имела возможности переслать ему письма, поэтому маршан даже отдаленно не представлял себе масштабы нацистского грабежа.

Первое письмо от мадемуазель Руано Розенберг получил только в марте 1941 года, примерно через восемь месяцев после бегства из Франции. Новости его ужаснули. В телеграфном стиле, свойственном подцензурной переписке того времени, парижская ассистентка сообщала: «Не осталось ничего. Ничего. Ничего». Имелся в виду тайник во Флуараке. Но самая страшная новость следовала далее: нацисты прознали о существовании сейфа в Либурне, они открыли ячейку и составили опись содержимого, оценив его в 7 млн франков. В этом им помогал директор Школы изящных искусств в Бордо, некто господин Рогано. Затем, писала Руано, немецкие чиновники опечатали ячейку, ожидая более точных инструкций из Парижа. Та же участь, по словам помощницы, постигла два сейфа на имя Брака. В довершение ко всему великому художнику-модернисту было нанесено еще одно оскорбление: вскоре после операции в Либурне Брак получил странный счет из Национального торгово-промышленного банка, согласно которому он обязан заплатить тысячу франков за услуги эксперта, участвовавшего в оценке его имущества, и дополнительно 200 франков за «хлопоты и неудобства», причиненные банку вторжением нацистских конфискаторов. Сегодня этот документ показывает нам, что для некоторых французских компаний оккупация вовсе не была временем лишений и потерь.

Мадемуазель Руано была свидетелем грабежа многих галерей на улице Ла Боэси, совершенных как нацистами, так и представителями Виши. В этом первом письме в Нью-Йорк она описала, что произошло, когда конфискаторы прибыли в галерею: ей не удалось помешать немецким солдатам захватить картины и документы, принадлежавшие Розенбергу, однако ее друг успел сжечь инвентарную книгу, чтобы та не попала в руки нацистов. Галерея Вильденштейна, продолжала Руано, также захвачена, но к счастью, Роже Декуа, правой руке Жоржа Вильденштейна, пришлось вести переговоры с французскими чиновниками, а не с несговорчивыми немецкими. И далее: соседняя галерея Бернхейм-Жёнов уже ариизирована и передана под контроль временного управляющего-нееврея. Завершалось послание известием о том, что Жосс Бернхейм-Жён, один из двух братьев-основателей знаменитой галереи, умер по естественным причинам.

Розенберг тут же ответил на письмо в надежде получить больше информации об украденных полотнах. Маршану было известно, что с первых дней оккупации нацисты начали захватывать имущество, принадлежащее евреям, масонам и политическим противникам. Он также знал, что лишен французского гражданства и всех прав по новым законам Виши в отношении тех, кто бежал из страны. Кроме того, появились законы, ограничивающие гражданские права евреев на территории петеновской Франции. Однако ответное письмо говорит нам о том, что Розенберг, как и многие другие, не до конца осознавал значение конфискаций, совершаемых нацистами и правительством Виши, и не подозревал об их масштабах. Поэтому в своем послании Розенберг интересовался, куда перевезли его картины, по какой причине они были конфискованы, заплатили ли за них немцы и есть ли способ их вернуть. Больше всего его беспокоила судьба портрета жены и дочери, написанного Пикассо в Биаррице. И, наконец, он хотел знать, можно ли отправить картины, хранящиеся в Либурне, в так называемую Свободную зону, где они будут в большей безопасности. Розенберг не представлял, что конфискация принадлежавших ему полотен стала частью последовательного, разработанного в высших эшелонах нацистской власти проекта, одной из безжалостных мер, предпринятых против врагов рейха на территориях, оккупированных вермахтом. Настоящий галерист никогда не забывает о своем ремесле, профессиональных обязанностях и своих художниках. В письме Розенберг спрашивал у мадемуазель Руано, не могут ли Пикассо и Брак переслать свои работы в США и не желает ли кто-нибудь из них приехать к нему в Новый Свет.

Еще один удар ждал Розенберга спустя всего несколько месяцев после первого послания, адресованного Руано: 5 сентября 1941 года в Национальный торгово-промышленный банк в Либурне явился немецкий офицер, представитель Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, с приказом, разрешающим ему вывезти 162 картины, которые записаны в инвентарных книгах и помещены в арендованное Полем Розенбергом хранилище № 7. В тот же день офицер отправил работы в Париж, но не в посольство, а напрямую в Жё-де-Пом — там они находились в пределах досягаемости ненасытного Геринга. Что же касается Поля Розенберга, законного владельца полотен, то о судьбе своих картин он узнал лишь после освобождения Парижа в августе 1944 года, за год до окончания Второй мировой войны⁵.

* * *

Как мы увидим позже, Поль был преисполнен решимости узнать местонахождение всех изъятых работ. Но и после его смерти в 1959 году часть из них все еще не была обнаружена. В последующие годы наследники великого маршана постепенно отказывались от систематических попыток найти пропавшие произведения. До публикации этой книги семья в течение многих лет предполагала, что в ее коллекции недостает лишь десятка работ, однако сегодня установлено, что в ней до сих пор отсутствуют около 60–70 картин и рисунков.

Благодарим издательство СЛОВО/SLOVO за любезно предоставленный препринт.

Spectate — TG

Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:

1. Helft J. Vive la Chine! Mémoires d’un antiquaire. Monaco: Éditions du Rocher, 1955. P. 201.
2. Hilberg R. The Destruction of the European Jews. New York: Harper & Row, 1961. P. 419–420.
3. Из переписки из архива Поля Розенберга, Нью-Йорк.
4. Там же.
5. По счастливой случайности, коллекцию Поля Розенберга в 1944 году обнаружил его сын Александр, лейтенант армии де Голля. Уже после завершения войны, комиссия по возвращению предметов искусства под руководством историка искусства Альбера Анро, которая подготовила обширный каталог в нескольких томах Répertoire des biens spoliés en France durant la guerre 1939–1945 («Каталог предметов собственности, похищенных во Франции с 1939 по 1945 год»), а также англо-американские союзники, которые создали программу «Памятники, изобразительное искусство и архивы» (англ. — Monuments, Fine Arts, and Archives program — MFA&A) были нацелены на поиск и охрану произведений искусства, пострадавших от нацистского разграбления и сосредоточились на их восстановлении и реституции. — Прим. S.