Бондопаддхай Б. Однажды в лесу / пер. с бенг. Евы Лекаревой. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2025.
Дар, который преподносит природа своим почитателям, бесценен. Но его не получить просто так, без долгого и преданного служения. А как своенравна эта царица — если уж любуешься, то будь добр любоваться только ею, стоит только отвести взгляд в сторону, и эта гордая красавица больше ни за что не явит тебе свой лик.
Но если ты всецело отдашься ей, эта чаровница щедро осыпет тебя разнообразными дарами, сведет с ума своей царственной красотой и спокойствием, и днем, и ночью будет держать в плену своего очарования, заставит по-новому взглянуть на мир, омолодит душу и подведет к вратам божественной обители, подарив бессмертие.
Я поведаю вам несколько историй. Даже если испишу страницу за страницей в попытке поделиться теми бесценными переживаниями, которые испытал, многое из того, что хочу рассказать, всё равно останется невысказанным. Да и едва ли найдется много тех, кто захочет их слушать, — кто нынче любит природу всей душой и сердцем?
Покрывшие опушки лесной чащи Лобтулии соцветия ду́дхли возвещали о приходе весны. Эти цветы были необычайно красивы: желтые, с длинными тонкими, как лианы, стеблями, уходящими глубоко в землю, по своей форме они напоминали звезды. Лесные поляны, обочины дорог — всё было укрыто желтым ковром цветов дудхли, но по мере того как солнце начинало печь всё сильнее, их бутоны закрывались, чтобы раскрыться вновь следующим утром.
Кроваво-красный пожар цветущего дерева дхак охватил заповедный лес Мохонпура и холмистые склоны Мохаликхарупа у границ нашего поместья. Все эти места были далеко от моей конторы, в трех-четырех часах езды на лошади. В месяц чойтро воздух там пьянил ароматом набухающих почек салового дерева, заросли цветущего шимуля, тонкой полосой тянущиеся вдоль горизонта, окрашивали его в алый цвет, но никаких певчих птиц — кокила или сорочьей славки — слышно не было, видимо, этот безрадостный одинокий лесной край пришелся им не по душе.
Порой мое сердце так сильно тосковало по родной Бенгалии, что хотелось вернуться домой, и я воображал, как, должно быть, преобразились наши деревушки и поселения с приходом чарующей весны. В те моменты на ум мне приходили самые разные воспоминания: вот молодая женщина возвращается домой в намокшей одежде, совершив омовение на гхате1, вдоль полей цветут рощи дерева судьбы, цветущий помело наполняет всё вокруг своим приятным ароматом очаровательными темными вечерами. Я по-настоящему узнал свой родной край, когда покинул его. Пока я жил в Бенгалии, это чувство жгучей тоски по дому было мне незнакомо, но теперь… многое потерял тот несчастный, который никогда в жизни не испытывал такого значительного и ценного переживания.
Но то, что я безуспешно раз за разом всячески пытаюсь донести, — это таинственная безграничность, непостижимость и простор природы этого лесного края и его устрашающая, вызывающая трепет красота. Как рассказать о ней тому, кто никогда ее не видел?
Всякий раз, когда тихими, спокойными вечерами я отправлялся верхом на лошади в бескрайние, убегающие к горизонту, одинокие леса высоких тамарисков и сахарного тростника Лобтулии-Бойхар, их природная красота заставляла мое сердце содрогаться от бесконечных таинственных переживаний: порой она приводила меня в ужас, временами наводила тоску и толкала на глубокие размышления, иногда являлась в сказочных снах, а бывало и так, что оборачивалась болью всех мужчин и женщин на земле. Словно она была высокой безмолвной музыкой. Мерцание звезд служило ей ритмом, лунная ночь — аккомпанементом, стрекотание сверчков — мелодией, а убегающий огненный хвост падающей звезды — тактом.
Эту красоту лучше не видеть тому, кто связан узами семейной жизни. Эти пленяющие чары природы, отвадив человека от дома, превращают его в равнодушного, несчастного странника — вроде Гарри Джонстона, Марко Поло, Хадсона или Шеклтона — и не оставляют ему никакой возможности создать свой очаг. Тот, кто единожды услышит ее зов или узреет ничем не прикрытую красоту этой чаровницы, едва ли согласится осесть на одном месте и стать домохозяином.
Порой я выходил на улицу глубокими ночами и подолгу стоял в одиночестве, любуясь яркой одинокой луной и темными полями. От ее красоты можно было сойти с ума — я нисколько не преувеличиваю, — мне кажется, впечатлительным и тонко чувствующим людям лучше ее не видеть, она несет в себе погибель, и едва ли кто способен с ней справиться.
Но нельзя не признать, что иметь возможность любоваться подобной прелестью природы — редкий подарок судьбы. Разве встречаются такие безграничные нелюдимые просторные лесные края, цепи холмов и гор, заросли тамариска и сахарного тростника на каждом шагу? Глубокая тишина ночей, сумеречная тьма и лунный свет пробуждали желание слиться с ними — стань столь редкая красота легкодоступной, не исполнилась ли бы земля поэтами и безумцами?
Я расскажу вам историю о том, как однажды мне довелось лицезреть подобную красоту природы.
Как-то раз я получил телеграмму от адвоката из Пурнии с просьбой явиться на следующий день в десять утра в суд, иначе мы точно проиграем одно важное для нашего поместья разбирательство.
Пурния находилась в пятидесяти пяти милях от моей конторы. Был лишь один ночной поезд, но к тому моменту, когда пришла телеграмма, я едва ли успел бы добраться до ближайшей станции Ката́рия в семнадцати милях от нас и успеть на него.
Было решено отправиться прямо сейчас верхом на лошади.
Поскольку путь был неблизкий и опасный, особенно учитывая, что ехать приходилось ночью и через лес, условились, что сборщик налогов Шуджон Сингх поедет со мной.
С наступлением сумерек мы оседлали лошадей и выехали. Не успели мы покинуть контору и заехать в лес, как на небе взошла убывающая луна.
В ее неясном свете лесная чаща кажется еще более загадочной. Едем бок о бок — я и Шуджон Сингх. Дорожка то поднимается вверх, то сбегает вниз, белый песок мягко поблескивает в лунном свете. Вокруг только заросли тамариска и сахарного тростника, изредка встречаются какие-то кустарники.
Шуджон Сингх рассказывает разные истории. Лунный свет становится всё ярче — лес и песок всё яснее вырисовываются в нем, макушки невысоких деревьев и кустарников тонкой полосой убегают далеко к горизонту. Куда ни посмотри, по одну сторону — бескрайние поля, а по другую сторону — лес. Слева от нас, вдалеке, виднеется цепочка невысоких гор, вокруг ни души, кромешная тишина, ни единого звука, ни шороха, словно мы с Шуджоном Сингхом — единственные живые существа на одинокой лесной тропе на какой-то неведомой планете.
В какой-то момент Шуджон Сингх остановил лошадь. Что такое? Из соседних зарослей вышла самка дикого кабана, преградив нам путь, перевела на другую сторону свой выводок и скрылась в лесу. Шуджон Сингх сказал: «Пронесло, господин. Я думал, дикий буйвол. Мы уже подошли к лесам Мохонпура, здесь можно легко на них нарваться. Недавно одного человека тут затоптал насмерть дикий буйвол».
Мы проехали еще немного. Вдруг в свете луны вдалеке показалась темная фигура.
Шуджон предупредил меня: «Господин, придержите лошадь, она может испугаться».
Мы замерли в ожидании — не двигается. Когда наконец решились приблизиться, то увидели, что это — хижина из сахарного тростника. Мы вновь пустили лошадей галопом. Поля, леса, холмы — всё залито ярким светом луны. Откуда-то, то ли из леса, то ли с неба, доносилось щебетание одинокой ночной птицы. Из-под копыт наших лошадей всё выше и выше поднимались клубы пыли — мы не останавливались ни на мгновение.
Мы еще долго проскакали так. От неподвижной позы начала болеть спина, седло нагрелось, лошадь сбилась и перешла на рысь. Она была пугливой, поэтому мне всё время приходилось быть начеку и внимательно осматривать дорогу далеко впереди — испугайся она и резко остановись, я тут же вылечу из седла.
Для того чтобы не потеряться в этом густом лесу, люди связывали в узелки макушки сахарного тростника, встречавшегося по пути, и, поскольку никакой протоптанной тропы не было, мы ориентировались по этим узелкам. В какой-то момент Шуджон Сингх сказал:
— Господин, это как будто не та тропа. Мы сбились с пути.
Я посмотрел на ковш Большой Медведицы на небе и отыскал Полярную звезду.
— Пурния располагается прямо к северу от нашего поместья, так что всё в порядке, — успокоил я Шуджона.
— Нет, господин, нам нужно перейти через реку Коши, а после идти строго на север. Теперь придется идти на северо-восток.
В конце концов мы вышли на верную дорогу.
Луна стала еще ярче — какой это был лунный свет, какая красота ночи! Тому, кто никогда не шел по тропе вдоль залитых лунным светом полос песка и зарослей тамариска, не понять, как прекрасно его сияние! Много ли найдется людей, которым довелось увидеть взошедшую на просторном куполе неба яркую луну, освещающую глубокой ночью лесные и горные дорожки или островки песка? Ах, какая это была езда! Наши лошади шли бок о бок, тяжело дыша, и мы с Шуджоном, несмотря на ночную прохладу, покрылись испариной.
Мы остановили лошадей под деревом шимула где-то посреди леса и спешились немного отдохнуть — минут на десять, не больше. Неподалеку протекала небольшая речушка, которая впадала в Коши; шимул покрылся пышными соцветиями и гордо возвышался над зарослями небольших деревьев и кустарников, окружавшими нас плотной стеной. Не было ни единого намека на тропу. И я, и Шуджон испытывали страшную жажду.
Свет луны начал тускнеть. Луна постепенно скрывалась за горами, цепочкой тянувшимися на западном горизонте. Впереди лишь темная лесная тропа. Тени становились всё длиннее, птицы умолкли, вокруг темнели окутанные мраком лес и поля. Ночной воздух отдавал холодом. На часах было почти четыре. Я переживал, как бы нам не встретилось под утро стадо диких слонов. В лесах Мадхуба́ни неподалеку от нас они тоже водились.
В этот раз наш путь пролегал через невысокие холмы, поросшие молодыми побегами цветочного дерева голголи, изредка попадались чащи лесного пламени. В предрассветной темноте ночи лес и холмы выглядели непривычно и загадочно. На востоке постепенно начала заниматься заря, подул утренний ветерок, послышалось пение птиц. Пот градом лил с наших лошадей — еще бы! столько бежать, — только выносливое животное могло преодолеть такой длинный путь. В сумерки выехали из конторы, сейчас уже рассвет, а дороге конца и края нет — впереди только лес и холмы.
Из-за холмов перед нами постепенно поднимался ярко-красный, цвета синдура, диск солнца. Мы остановились в какой-то деревне по пути, купили немного молока подкрепиться, и часа через два наши лошади въехали в Пурнию.
Я расправился с делами поместья в Пурнии, но не то чтобы старался в них вникнуть — все мои мысли были о предстоящем пути. Мой спутник хотел, чтобы мы отправились обратно сразу же после судебного разбирательства, но я не дал его желанию сбыться — уж очень хотелось вновь насладиться необыкновенной прелестью верховой езды лунной ночью.
Так мы и поступили. Хотя луна в тот день взошла чуть позже обычного, она освещала нам путь до самого рассвета. Ах, какая это была лунная ночь! В тусклом сиянии убывающей луны лес и холмы словно превращались в неведомую страну грез, светившуюся мягкой, спокойной, но при этом такой удивительной красотой: эти небольшие заросли сахарного тростника, желтые россыпи цветов голголи на склонах холмов, петляющая вверх-вниз тропа — все они были словно из какой-то далекой галактики, и я сам, лишившись тела как после смерти, будто переместился в какой-то неведомый невидимый мир, в нирвану Будды, в которой луна не восходит, но и тьмы нет.
Спустя много лет, когда я отринул эту свободную жизнь и завел свой очаг, сидя порой в выходной в своем съемном доме на маленькой улочке Калькутты и слушая мерный стук швейной машинки жены, я всякий раз вспоминал ту ночь, необыкновенную радость, таинственную красоту окутанных лунным светом лесов, ярко выделявшиеся в предрассветной тьме россыпи соцветий дерева голголи, покрывшие склоны холмов, свежий, терпкий аромат засохшего сахарного тростника, и мысленно отправлялся в Пурнию верхом на лошади по той самой тропе, освещенной мягким сиянием луны.
Благодарим издательство Ad Marginem за любезно предоставленный препринт.
spectate — tg — youtube
Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, подписывайтесь на наш Boosty или поддержите нас разовым донатом:
