В одном интервью Елене Зейферт Александр Кораблев, основатель журнала «Дикое поле» (2005–2011), сказал, что «бывают журналы-склады, а бывают журналы, которые напоминают салон. В таком журнале впечатление от произведений получается не суммарным, а многократно перемноженным…»¹. Сравнивая упомянутые в интервью «Воздух» и «Дикое поле» с более классически оформленными «Новым Журналом», «Зеркалом», «Просодией», можно прийти к выводу, что «склад» от «салона» отличается так же, как универсальная классификация от персональной: ощущением авторской отладки ансамбля текстов. И если «Воздух» идет в этом дальше, чем журнал Кораблева, то сама типология предполагает другой уровень поиска принципов композиции. Этот шаг вперед делает «Носорог» «отягощенным броней», следуя зоопоэтике названия в «Инвенциях» Хуана Хосе Арреолы². Вооруженный этой «избыточной книжностью» «Носорог» работает с текстами столько же, сколько и с пространством чтения, становясь по аналогии с книгой-объектом журналом-объектом, архитектоника которого перетекает в архитектуру. Парадоксально, журнал со столь запоминающимися обложками — вагинальные мотивы Джорджии О‘Кифф №9, наивная живопись Валерия Исаянца №12, интригующий «Носорог на карнавале» Пьетро Лонги на обложке №11 и т.д. — больше выделяется в опыте чтения, чем на книжной полке. 

Дизайн поэтики и поэтика дизайна

При чтении журнала возникает вопрос взаимных влияний поэтики и дизайна. №12 — это система зеркал, или, если брать фразу из первого текста, «перекрестие диагоналей»³. Так как последние номера «Носорога» занимают тематическое поле на границе с живописью, мотивы экфрасиса и культурологические экзерсисы становятся постоянными. №12 как некоторая точка натяжения в серии журналов-объектов выступает временной суммой, калифом на квартал, и вливается в разнородную мозаику всех номеров, продолжая их «тотальный орнамент»⁴. Так, начинающийся с троеточия «Маньяско» Юрия Лейдермана («…Такая живопись идет из Венеции») выступает прямым продолжением эссе «Против Венеции» Режиса Дебре, троеточием оканчивающимся.

Вместе с переносом топики из Венеции в Милан и далее в Одессу  («Эйзенштейн увидел картины Маньяско в Одессе»⁵), в макаронической игре экфрасисов, местечковых анекдотов, непроясненных аллюзий, теоретических абрисов (постоянно упоминаемые «Випперовские чтения») и эстетских комментариев («Фантазии в духе Калло») читатель вводится в поэтику грядущего номера. «А что если “Обучение сороки” — это взрывной путь, ягодицы сапера», — речь идет об очередной картине Маньяско. Стилистический контраст, хаотическое ассоциирование («а тут еще “украинское необарокко”, длинное, жопастое и неприкасаемое, как РЖД» ⁶) перекликается с несколько иной стихией фрагмента в атомарной прозе Александра Ильянена в его Après le Déluge, где анаколуф выступает фигурой умолчания и путешествия внутри культуры, призван отразить паломничество духа («17 мая. Пелагея заступница, день баклушников», «Лучезарный город Ле Корбузье и Купчино, когда едешь к пл. Проспект Славы»⁷), а наивность суждения и одесская грубость: с матерком о высоком искусстве, — как бы повторяет грубо-утонченные рисунки Исаянца, «Аристократию Духа» наивной живописи.

С другой стороны, две валентности протянулись через стихотворную интермедию подборки Нины Ставрогиной, созданной на игре в созвучия, где параномазия доходит до палиндромности, заставляя перечитывать каждый стих, читать вслух. Поэзия настолько тяготеет к рецитации, что требует невольной остановки. Лейдермановская игра в бисер по-одесски наскакивает на камень. И развлекательная (а не подрывная!) поэтика фрагмента преломляется в переделке, которую можно поднять на флаг номера: отдых — это перемена модусов чтения. 

Но в мнимой остановке кроется новое начало. «Когда звон заплывает волну, вязнет в валах…»⁸, — подготавливает к нас к микросоциологии звуковой инерции, учит нас подмечать устраненные автоматизмы, намеренную асемантичность, позволяет нам радоваться рефлексирующей над самим процессом письма и артикуляцией набора  подборке What? Константиноса Папахараламбоса: «— оттого  начинаю обряд с каждой каплей синт- синтетического повто ре ре ни я чтобы оставить посреди _среди»⁹.  Появление отчетливого субъекта речи («я здесь ( ) чтобы тебе ответить»¹⁰) против бессубъектности, контраст референтности лирики Папахараламбоса и игры с означающими у Нины Ставрогиной провоцирует нас сменить оптику, вновь выбивая из седла. В эту паузу, перестав читать, мы обращаем внимание на типографическую оркестровку.

Типографическая интермедия, переходящая в кульминацию

Сперва — неожиданный курсив лирики Папахараламбоса, затем — контраст пространственной мотивировки, задействования всей поверхности листа, вторжение лишних знаков, пробелов, точек, сплошных зачеркиваний и пуристской строфики «Волеобезъявления». Или наоборот, сначала мы видим строфический антагонизм, а затем — типографический. Антиква всего отчетливее проявляется в курсиве, организует собственный ритм, который вкупе с широким интерлинеарным отступом создает гармонию чтения. Комбинация авторских шрифтов кириллической версии Brioni Sans от Александра Тарбеева, Jannon Франтишека Шторма и Geometria Narrow Вячеслава Кириленко и Гаянэ Багдасарян составляет особую гармонию заглавий, каждая на черном интерлисте, архитектурная паузация, интригующая, если смотреть на книжный блок. Эта нюансировка отличает чтение «Носорога» от других журналов. Трудности освоения авторских миров в системе контрастов, обусловленных коллажностью сборки текстов, компенсируются аккомпанементом дизайна и типографии. 

Так, если основной текст набран антиквой, то текстуальное обрамление серии работ Исаянца в красной глянцевой вставке, делят антиква (предисловие Василия Бородина) и гротеск (биографическая справка). Примечательно, что если «Носорог» №11 был устроен как музей-лабиринт, то № 12 напоминает авторскую выставку. Весь иллюстративный ряд представляют картины Исаянца. В параллель тематической, шрифтовой кульминацией становится переложение авторского рукописного почерка на интерлисте: «Экзотика духа» выписана рукой художника. Вдающийся в такие тонкости «Носорог» становится экзотичным журналом, продуманным как trompe-l’œill. Можно ли найти за складкой обложки, имитирующей суперобложку, в спрятанном хокку: «довольно. Точка. Выпадает снег», — что-то от обрывающейся эрудиции Ильянена, опыта припоминания, опирающегося на нюансы культуры и тропа? 

Атомизм, анаколуфы, обнажение центона в виде списка («“Право, грустно как женщине” (Раскольников в Преступлении и наказании)», ниже через строчку «приезжала Л. в черном шлеме летчицы (Курмангалиева в фильме «Вокзальные параллели», и далее «сегодня третья передача. Руссо и Дидро. История любви и ненависти»¹¹). Барбаризмы в виде вставок на французском, уже знакомая по стихам Нины Ставрогиной игра созвучий: «Ролан Барт и гравилат городской», и тут же: «Geum urbanum». В области культуранизма Ильянен возвращает нас к Лейдерману. А в плане фрагментарности, преломаляющейся в паратаксической организации мысли, весь двенадцатый номер становится его апофеозом. Легкость — «Как пух грусть. Легкая» — заканчивает Après le Déluge Ильянен, — «невыносимая легкость» и тут же избыточное, помещенное в скобки «(insoutenable légèreté)», чтобы повториться  в короткой ремарке, которую может заметить только тот, кто поинтересуется количеством тиража на аванлисте: «Невыносимая легкость тиража» в №12, так же, как в №11 мы найдем «Тираж в ловушке сна», «Тираж (())» в №9.

Так дизайн, становящийся прикрытием, алиби для невидимости, на самом деле лишает журнал места жительства, а с другой стороны обрекает на особую хрупкость. В случае истории блужданий Исаянца, это создало за поэтикой его стихов некий экзистенциальный смысл: «и знаю: был я! Но я верю — не был! И беззащитно предо мною небо»¹². Эта поэтика, чрезвычайно духовная, но не спиритуалистская, трансцендирующая посредством «невыстраивающихся в систему» неологизмов, не как фрагменты у Ильянена и Лейдермана, а как у него самого, у Исаянца: «перисторук и клюволиц, сердцестремителен, как пуля, храни верней семи зениц от небыльцов и небылиц в себе сияние июля, в июле — небо, в небе — птиц»¹³. И тот июль, который так важен и так подобен раю для бездомного, получает объем на фоне расшифровки воспоминаний от 19 февраля 2006 года: «Там — великолепный зал, как будто это дворец!». «Зал ожидания» и затем литаническое перечисление: «спят Ольга, Рита, Анастасия Ивановна, муж Ольги…»¹⁴. Тогда уже не возникает вопросов по поводу неологизмов, наивной иконописи. 

Один раз увидев некоторые редакторские интервенции в корпус книги, следы на аванлисте, шрифтовую игру, мы подозреваем замысел в пятне на сто первой странице «Носорога» №9, где «… вообще без облика, будто клякса Роршаха» и строчкой ниже «описать его возможно только набором» (слово «набором» особенно смазано). Поверив в «ум, спокойствие, в настоящую доброту и легкость» Исаянца, в экзотику его духа, мы склонны прочитывать в его стихах и живописи откровения субъективации. 

Латвийский роман с продолжением

Плотность и монолитность нарратива затем дублируется в прустианской бессюжетной вязи романа Untermensch Андрея Иванова, необычайно конкретными становятся стихи Дарьи Суховей «Закончилась еда», по проявленной телесности сопоставимые одновременно с  бытописанием в романе Иванова, выпячивающего письмо и обстановку как главную фабулу, с чрезвычайной интимностью дневниковых записей Ильянена. Все эти векторы, валентности (эстетика фрагмента, наивность, телесность), контрасты культурологических зарисовок и макаронического смешения стилей, эрудиции и детскости, сюжетного блуждания героя Ильянена и реального бродяжничества Валерия Исаянца в последние годы жизни, свидетельствуют о кристальной ясности его поэзии. Наконец «Графическая симфония» вместе с коллажной организацией номера образуют особую внутреннюю логику объекта «Носорог» №12. На «обшлаге» обложки анонсирована поэзия Юлии Кокошко, и мы знаем, что последняя часть будет отдана роману в частях Андрея Иванова, сама структура будет построена на контрастных перекличках между №13 и №12, и вообще, все понятно и перспектива ясна. И то, что какой-то журнал расширился до бесконечности, до орнамента поэтик, ничуть не смущает нашей наивной уверенности в том, что созвездие, которое мы различили, составляет принцип строения млечного пути¹⁵. 

*** 

Стратегия «дефицита», выбранная редакцией журнала, подтверждает его статус журнала-объекта. Так, если «Воздух» представлен на Литкарте, в Читальном зале, но не в обновленном командой «Горького» Журнальном зале, [Транслит] почти не выкладывает материалов, а «Логос», наоборот, можно скачать в формате pdf прямо с сайта. «Носорог» же оригинален и играет на ностальгии по ограниченности самиздата, по конечности книжного, что в условиях неограниченного производства «медиа под ключ»¹⁶ и деликатного положения в этой системе самого «Носорога» открывает панораму обратных влияний книжного на веб-дизайн. На во всех отношениях приятном сайте, где в каждом номере стратегически открыто всего два материала, мы с удивлением замечаем под №1, 2, 3, 4, 6 РАСПРОДАНО. Как это распродано? 

И здесь красивость стратегии, ее темперация, симфоничность развития скрывает, как везде в барокко, самодисциплину, ироничный аскетизм. Аутсорсинг дизайна¹⁷ и артельность, сетевые экономики и штучное производство групп артефактов, постфордистские механизмы, обеспечивающие успех союза цеховой виртуозности, дизайна и поэзии составляют материю журнала, которому в упрек можно поставить только то, каким комплиментом тотальному дизайну он выступает. 

Илья Дейкун

Подписывайтесь на наш телеграм канал: https://t.me/spectate_ru

1. Зейферт Е. Ловец смыслов, или Культурные слои. Книга критики. — М.: МСНК-пресс. 2010. С. 137
2. Арреола Х. Х. Пер. с испанского. Вступление Ю. Гирина / Иностранная литература, номер 12, 2005
3. Лейдерман Ю. Маньяско. — М.: Носорог №12, 2019. С. 29.
4. См. сатиру Адольфа Лооса «Бедный маленький богач», в эссе Хэла Фостера «Дизайн и преступление»: Фостер Х. Дизайн и преступление // Theory and Practice, доступно по https://theoryandpractice.ru/posts/8827-hal-foster
5. Лейдерман Ю. Маньяско. — М.: Носорог №12, 2019. С. 22.
6. Там же. С. 16.
7. Ильянен А. Après le Déluge. — М.: Носорог №12, 2019. С.112
8. Ставрогина Н. Волеобезъявление. — М.: Носорог №12, 2019. С. 45
9. Папахараламбос К. What.— М.: Носорог №12, 2019. С. 57 
10. Там же. С. 61
11. Ильянен А. Après le Déluge. — М.: Носорог №12, 2019. С. 96
12. Исаянц В. Они вошли в пылающий Рекьявик. — М.: Носорог №12, 2019. С. 92
13. Там же. С. 84
14. Там же. С. 81
15. Фигура созвездия была значима в первой печатной книге издательства «Носорог» «Число и Сирена» Квентина Мейясу.
16. Девиз артели Мамихлапинатана
17. Мамихлапинатана