В рамках второго блока мероприятий лаборатории творческого письма «Межа» в издательстве «Кабинетный ученый» вышел сборник «Семь текстов о феминизме. Обезоруживая гендер» (составителем книги стала организатор фестиваля и поэтесса Егана Джаббарова). Сборник представляет собой собрание семи эссеистических текстов, посвященных феминизму и вопросам деколониальности. Авторы статей — поэтесса и филолог Евгения Вежлян, арт-критик и философ Алла Митрофанова, литературный критик и поэтесса Нина Александрова, кандидат филологических наук и исследовательница Анна Нижник, активистка Дарья Серенко и куратор Анна Литовских — рассуждают на тему феминизма с разных точек зрения, что делает книгу жанрово неоднородной и многогранной. У читателя есть возможность погрузиться в историю феминизма, порассуждать о взаимосвязи колониальности и гендера, узнать больше о современных поэтессах и даже посетить выставку. Книга адресована филологам, поэтам, исследователям и всем, кто хочет узнать больше о современном феминизме. Spectate публикует фрагмент эссе Аллы Митрофановой «Конспект теории феминизма, или что должно быть добавлено в учебники по философии».
Несмотря на то, что феминистская философия, теория культуры и философия науки составляют значительную часть всей современной философии, продолжает существовать странное понимание, что это что-то отдельное. Множество женских книг включены в программы, но при этом исчезает их связь с феминистской традицией мысли. Конечно, феминистская теория не существует в вакууме, но я решила сделать акцент не на общей ситуации (обычно описываемой через тренды Маркса, Грамши, Лакана, Деррида), а на внутренней логике феминистского подхода. Я подумала, что рост феминистского движения больше всего нуждается в формировании феминистской оптики и в перепродумывании истории концептов. Я попробовала собрать конспект из материала своих лекций и текстов — опытов переосмысления феминистской политики, психоанализа, литературы и искусства. Я не буду рассматривать древние патриархальные общества. Патриархат был не всегда, альтернативные общества рассматривает возникшая в 1970–80 годы феминистская антропология (Айслер Риан «Чаша и клинок»), феминистская археология (Мария Гамбутас «Цивилизация великой богини: мир древней Европы», Марьяна Хлобыстина «Говорящие камни: сибирские мифы» и др.) и феминистская фольклористика (Наталья Малаховская «Апология Бабы-Яги»). Я пройду от понятия класс/гендер через критику патриархатного культурного канона к философии заботы. Мне кажется, что важно иметь навигатор феминистской мысли, поскольку это дает нам понимание смысла феминизма, уверенность в наших действиях и чувство принадлежности к большой и значимой традиции. В придачу ко всему, это обогащает наши инструменты и позволяет диагностировать проблемы. Феминизм не стремится к захвату власти, у него более важная задача — изменение общества и культуры, наделение ценностью и безопасностью каждое существование.
Борьба за равенство и доступ к знанию
Почему появился феминизм и какой модели исторического устройства мы наследуем? На этот вопрос отвечает феминистский марксизм от Розы Люксембург до Сильвии Федеричи (Федеричи, 20181). Наиболее общей чертой модерных и современных обществ окажется наемный труд, без которого невозможно поддерживать существование. Воспроизводство общества, т.е. ресурсное и культурное обеспечение рождения, воспитания, здоровья, качества жизни, исключено ради производства прибыли капитала. Введение наемного труда дает возможность отделить политические структуры управления и экономические ресурсы от повседневной жизни и поставить людей в зависимость от эксплуатации. Это же позволяет моделировать типы социального и экономического устройства, устанавливать ценности, определять кто и на каких правах, в чью пользу включается в социальное устройство. И это делает модерные общества с их условиями жизни, правом, социальными/гендерными институтами, культурными ценностями глубинно политическими. Социалистические идеи — изучение и моделирование эмансипаторного, а не эксплуататорского общества — начали формироваться в середине XIX века. Социальное неравенство поставило проблему равенства мужчин и женщин в книгах Гарриет Милль «Освобождение женщин» (1951), «О подчинении женщин» (написанной совместно с Джоном Стюартом Миллем и подготовленной после ее смерти в 1958 году) (Милль, 20192). Эти книги были переведены и опубликованы в народническом журнале «Современник». После появления «Капитала» Маркса возникло понятие капитализма и теоретическое описание того, как возникают структурные и идеологические политики неравенства и исключения социального воспроизводства логикой капитала.
Политизация идет по классовому и гендерному разделению с начала формирования модерных (так называемых капиталистических) обществ с XVI века. Стремление собрать ресурсы и управление в своих руках и лишить подданных автономии способом уничтожения личных хозяйств, социальных связей, вытеснением людей в города, запрещением и обесцениванием местных культур, ремесел, фольклора, медицины знахарок, локальных таверн и мест собраний и, наконец, сожжением ведьм и политических еретиков. Наиболее чувствительным и эффективным механизмом стала правовая и моральная инфантилизация женщин: они лишились личных прав на экономическую деятельность и автономную жизнь, были поставлены в полную зависимость от мужей и отцов, им запрещено выходить по одиночке на улицу, легализована проституция и открыты дешевые публичные дома, установлен репродуктивный контроль и запрет на женскую медицинскую (знахарскую) помощь с ее навыками контрацепции, родовспоможения, терапии и ухода. Проблемы демографии и трудовых ресурсов насильственно вменялись женщинам одновременно с отнятием прав и ресурсов. Одновременно с «невидимым женским трудом воспроизводства» обесценивалась телесная ценность людей. Демографическое воспроизводство было расценено как естественная природная обязанность женщин с последующей культурной и политической невидимостью — пассивным подчинением, либо как «грязное» и «недостойное внимания». Требования гражданских и политических прав вызывали недоумение или немедленное наказание (Олимпия де Гуж, написавшая Декларацию гражданок, обезглавлена во время революционного террора 1793 году), выступавшие за равноправие женщины считались общественным мнением истеричками или одержимыми. Женское движение в середине XIX века на подъеме идей ранних социалистов высмеивалось писателями классиками и карикатуристами, требование допуска к высшему профессиональному образованию в России сталкивалось с обвинениями в безнравственности, разрушении ценностей и умственной неспособности женщин.
В XIX веке, от которого я решила отсчитывать переломные события феминистской истории, борьба велась за изменение правового законодательства: доступ женщин к профессиональному высшему образованию, равному избирательному праву активному и пассивному, и за экономическую независимость. Сопротивление женскому равноправию было жестким: ученые говорили, что доступ к знанию приведет к снижению фертильности — кровь отольет от матки в голову. Политики утверждали, что женщины консервативны и им недоступно понимание политики. Защитники семейных ценностей боялись, что женщины убегут от семейных обязанностей.
Правовая ситуация была такова: в высших сословиях женщины находились под правовой опекой мужа или отца, выполняя роль брачного товара семей, представляя свое будущее в форме более-менее удачного брака с выполнением сексуальной обязанности и непрерывного деторождения. Женское высказывание было возможно лишь в исключительных условиях редкого творческого сотрудничества с мужем или радикального разрыва с гендерным положением (Надежда Дурова — кавалерист-девица). В низших классах материнские и сексуальные обязательства сочетались с работой в поле и по дому. В удачных обстоятельствах крестьянская община могла стать местом производства женской песенной культуры и прикладного искусства, в неудачных — женщины становились жертвами семейного насилия вплоть до регулярных убийств.
Первые попытки разрешить женщинам в качестве вольнослушательниц посещение университетских лекций были предприняты в середине XIX века, но оказались кратковременны. Анна Философова уговорила на балу министра образования принять вольнослушательницами двух студенток в 1855 году (в 1856 это решение было отменено). Прорывом стало открытие в 1872 году Высших Бестужевских курсов для женщин с полным университетским образовательным курсом по точным и естественным наукам, но юриспруденцию удалось отстоять только после революции 1905 года. Курсы были открыты после массового выезда российских женщин в цюрихский университет, там создавались студенческие кварталы и общины, вызывавшие осуждение у швейцарских гражданок, которые в то время в строгой кальвинистской культуре не боролись за образование (женщины Швейцарии добились равноправия в 1974 году), что и создало правовую лазейку для студенток. В студенческих общинах и кружках формировалась политическая радикальность, испугавшая царское правительство. Результатом был указ о немедленном возвращении студенток в открывшиеся Бестужевские курсы.
К первому всероссийскому женскому съезду в 1908 года (более 1000 участниц из городов от Уфы и Тифлиса до Вильно) в Российской империи было более 35 тысяч женщин с высшим образованием, и по определению открывавшей съезд Философовой, это было больше, чем в других странах, и это была социальная база для политических трансформаций. Около двухсот поправок о равенстве в законы российской империи подготовили для внесения в Первую государственную думу (1906 года) правоведки феминистки (представительницы Женской прогрессивной партии и Союза равноправности). Женскую прогрессивную партию создала врач Мария Покровская. Партия была зарегистрирована одной из первых после принятия закона 17 октября о разрешении создания политических партий после революции 1905 года. Союз равноправности объединил женские движения, возникавшие после революции 1905 года, в партию с автономными отделениями в разных городах империи. Эта работа юристок не попала в Первую государственную думу, поскольку Дума была разогнана. Эти законы не были приняты как законы Российской империи, но частично их принял финский сейм. (Финляндия была автономией в составе РИ).
Закон о равенстве «по полу» был принят после февральской революции 1917 года под давлением 40-тысячной демонстрации женщин под руководством партии Союза равноправности женщин 19 марта, закреплен в законе о всеобщем избирательном праве без различия по полу и закреплен в конституции 1918 года. После Первой мировой войны и не без примера российских женских движений избирательно равенство было принято в США (1920), Англии (для женщин с высшим образованием в 1918, для всех — в 1928), ненадолго в Германии (1918–1933), Швеции (1921).
Новая реальность, право и социальные институты
Это было победное окончание первого периода политической борьбы женщин. Каковы последствия для социального устройства, насколько и как изменилось понимание реальности у людей, оказавшихся в новом непривычном мире? Ключевой проблемой в философии этого времени стало крушение прежней метафизики как основы мира. Мироустройство людей до радикального изменения мира, вызванного войной, революциями, научными открытиями физики, математики, нейрофизиологии казалось достаточно стабильным, заданным естественными законами и незыблемым гендерным порядком. Правители обладали авторитетом согласно божественному праву, женщины, крестьяне и пролетарии по природе были пассивными молчаливыми управляемыми подданными. Природа и Закон были двойным основанием мироустройства: если закон оказывался сомнительным, то он оправдывался соответствием природе, если природа казалась иррациональной и дикой, то ее покоряли разум и воля носителя власти. Природа пассивная и иррациональная понималась как женская, а власть как мужская. Само устройство мира трактовалось по примеру гендерной бинарности: женщины, природные ресурсы, эксплуатируемые мужчины занимали «женскую позицию» — по природе зависимых и требующих управления. Теперь представим себе мир, в котором меняются властные режимы, и женщины, невидимо обслуживающие жизненные процессы детей, мужчин, стариков, занимаются политикой на собраниях и площадях? Революционное правительство по необходимости должно открывать общественные столовые, детские сады и прачечные. Быт становится аскетическим и минимальным, уклад семьи оказывается «товарищеским» т. е. равным, а не патриархальным.
Большевистское правительство, куда входила Александра Коллонтай как комиссар (министр социальной политики) продолжило политику равноправия серией законов о браке и разводе, об организации сети женотделов, в функции которых входила защита прав женщин, ликбез, подготовка женщин к административным должностям, организация детских учреждений. В 1920 году были разрешены медицинские аборты.
При этом феминистские партии, сотрудничавшие с кадетами и выступавшие на стороне Временного правительства Керенского, были запрещены вместе с другими «буржуазными» партиями. Их создательницы либо перешли на сторону нового правительства как Мария Покровская (Женская прогрессивная партия), либо эмигрировали. Бестужевские курсы были трансформированы во второй университет, студенткам и всем классам, сословиям, этносам, конфессиям были открыты все учебные заведения.
Женщины в революционном обществе получили не только преимущества равенства, но и возможность сопротивления патриархатной и мизогинной культуре. Студентки 1920‑х годов, ставшие писательницами, создали обширные воспоминания и романы становления, в которых рассказывали об опыте преодоления прежнего воспитания, принятия активной социальной роли, преодоления стереотипов как собственных, так и общественных, трудностях борьбы с недоверием и мизогинией, случаях сексуального принуждения и вседозволенности со стороны соратников и, наконец, о частичном возврате к традиционной женской роли в конце 1930‑х с запретом абортов. Радикальное изменение законодательства в сторону гендерного равенства не могло не изменить отношения к сексуальности. Началась первая сексуальная революция (Райх, 19973). Мы с трудом себе представляем, насколько сложной оказывается работа изобретения новых культурных практик, насколько сильно сопротивление прежней культурной нормы, что во много объясняет идеологический откат к прежним патриархатным политикам в середине ХХ века как в советской истории, так и в целом в истории суфражизма.
Гендерная иерархия и культурный канон
Что же случилось дальше, почему на какое-то время феминизм оказался забыт, а феминистки были определены как волосатые и мужеподобные чудовища, лишенные женственности, и что случилось в 1960‑е годы нового подъема движения? Американская феминистка, антропологиня и активистка Кейт Миллетт в своей книге «Политики сексуальности» (Millett, 19704) объясняет это следующим образом: укрепление властной идеологии было связано с усиление патриархатной гендерной иерархии и возвращением женщин к «биологическому предназначению» и роли сексуального объекта. Женская политическая активность вновь стала пониматься как истерическая, любой женский протест воспринимался как патологический. Послевоенные психоаналитики, вытесняя женщин из культурного и политэкономического поля, формировали страх материнского как тоталитарной хищной материнской власти, угрожающей автономии индивида. Пропагандировались теория ненависти к матери и страх инцеста одновременно с увеличением ответственности «по природе» женщин за стабильность общества, здоровье детей и мужей. До появления феминистских работ Бетти Фридан (Фридан, 19935), Нэнси Чодороу (Чодороу, 20066), Юлии Кристевой (Kristeva, 19757) материнство понималось как естественное, а не как практика женщины-субъекта, анализировалось только из позиции ребенка как субъекта. Исследовательницы показали, что идеология обезличивания материнства — это часть патриархатной культурной политики. Такая интерпретация (отнимала у матери право голоса, инфантилизировала женское и натурализовала женскую сексуальность) позволила консерваторам восстановить концепцию «природной женственности», стереть из истории суфражистское движение, повлиять на самосознание женщин и их отказ от образования и «мужской» научной и политической деятельности, создать американскую мечту с идеалом сексуализированной нарядной женщины с ассортиментом домашней техники от пылесоса до косметики, одновременно возложить на них полную репродуктивную, психическую и обслуживающую функцию. Эту связку власти и психического впервые описала Бетти Фридан в известной книге «Загадка женственности» в 1963 году (Фридан, 19938). Фридан писала, что за фасадом образа она обнаружила психические болезни, неудовлетворенность рутиной жизни с обязанностью постоянного обслуживания, пренебрежение женскими высказываниями и унизительную финансовую зависимость, одиночество и самоубийства.
Философиня и психоаналитик Люс Иригарей (была изгнана из психоаналитического семинара Лакана за переинтерпретацию теории) видит доминирование мужского не в биологии сексуальности, а в том, что бессознательное сохраняет гендерную иерархию и универсализацию мужского порядка, следствием чего стал отказ от признания женской позиции, женского высказывания, женской телесности (Иригарей, 20049). По мнению Иригарей (она вводит понятие фаллоцентризм) в языке могут работать альтернативные символические порядки, не принимающие фаллоцентрические иерархии в качестве единственно возможной патриархатной властной нормы. Иригарей воспринимает это как вызов и предлагает создать другие порядки смыслов и метафор из женского опыта языка. Как показать женскую позицию в культуре, если культура уже присвоена фаллоцентризмом? Иригарей начинает придумывать концепты женской сексуальности, женского наслаждения и другие правила культуры. Но создать то, за чем не стоит культурная традиция, достаточно сложно. Именно отсюда и начинается расширение поэзиса женского, метафорическое возвращение в язык органов женского тела. И эта форма психоаналитического феминизма, или феминистского психоанализа, расширяет поле для женского творческого высказывания. Возникает феминистское движение в искусстве, когда женщины говорят от лица женщин и снимают запрет на изображение женских тел. Они ломают канон единственно допустимого изображения прекрасного сексуализированного тела-модели. По словам Кэроли Шнееманн, «она возвращала женские тела самим женщинам». Ники де Сан-Фалль с середины 1960 годов создавала женские скульптуры, получившие названия «Нана», Джуди Чикаго с середины 1970‑х работала над инсталляцией «Званый ужин» — 36 керамических портретов-вагин стилизованных в растительный орнамент «съеденных»/забытых в истории женщин. Этот проект на волне феминистского движения привлек более ста волонтнрок-соавторок. Период 1970‑х получил позднее в американской критике определение «феминистской революции» в искусстве и был продуктивен также в изменении законодательства.
Психоаналитик и феминистка Джулиет Митчелл прямо признает, что «задачей психоанализа является расшифровка того, как мы наследуем понятия и законы человеческого сообщества через бессознательное нашей психики» и что психоанализ нужно использовать как инструмент критики концепций субъективности» (Митчел, 200110). Переоткрытие сексуальности как культурно-политической конструкции, создание гендерного анализа, показавшего как сексуальность попадает в рамки культурных и социальных ролей, стало новой постановкой вопроса, сместившей фокус от биологии к критике культурного канона. В 1974 году вышли «Психоанализ и феминизм» Митчелл, «Зеркало другой женщины» Иригарэй, в 1975 — «Визуальное удовольствие и нарративное кино» Лоры Малви. Митчел показала, как гендерные стереотипы вписаны в бессознательное, Люс Иригарей и Моника Виттиг показали, что метафизика и философия имеют в основаниях гендерную иерархию, Лора Малви объяснила, как гендерное различие формирует способ видения — образы, пространства. Например, женские персонажи больше дышат, сопят и мало говорят, их высказывания оказываются частью мужского высказывания, их тела сегментированы как сексуальные аттракторы или затенены вторым планом.
Таким образом, феминистская культурная критика политизировала не только телесность и сексуальность, но и привычное поведение, бессознательное, то, что не могло быть видимым и мыслимым и считалось нейтральным и естественным. И здесь сексуальность отходит от прежней безусловной гетеросексуальной бинарности и понимается как культурная политика, требующая критического отношения. Феминистский анализ, вооруженный анализом бессознательного, пришел в 1970–90‑е через критическую теорию культуры, культурные (фильмы) исследования, постколониальные и региональные исследования (Лауретис, 200111). Обращение к психоанализу переформировало аналитический аппарат гендерной теории, который был заточен на критику патриархатности как на критику внешнего и уже заданного реального. Торилл Мой в книге «Сексуальные/текстуальные политики» (Мой, 200412) показывает, как происходил переход от понимания литературы как критики общества из позиции автора как цельного индивида, к позиции «кто говорит», каково желание, т.е. как конструируется/деконструируется авторская позиция. Этот подход формировался через полемическое усвоение в первую очередь французского философского психоанализа Иригарей, Кристевой, текстов группы «Женского письма» (Сиксу «Хохот Медузы»), что в свою очередь было отчасти связано программно и личной дружбой с теорией деконструкции Жака Деррида и постструктуралистским подходом.
Продолжение читайте в сборнике «Семь текстов о феминизме. Обезоруживая гендер».
Благодарим Егану Джаббарову и издательство «Кабинетный ученый» за любезно предоставленный препринт.
Spectate — TG
Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:
- Федеричи С. Калибан и ведьма. Культурная Ассоциация Womenation-KD16, 2018.
- Милль Дж. С. О подчинении женщины. М.: Рипол-классик, 2019.
- Райх В. Сексуальная революция. Пер. с нем. СПб‑М.: Унив. кн: АСТ, 1997.
- Millett K. Sexual Politics. Garden City, New York: Doubleday, 1970.
- Фридан Б. Загадка женственности. М.: Прогресс, 1993
- Чодороу Н. Воспроизводство материнства. М.: Росспэн, 2006.
- Kristeva J. Motherhood According to Giovanni Bellini. Peinture, 1975.
- Фридан Б. Загадка женственности.
- Иригарей Л. Этика полового различия. М.: Изд-во ХЖ, 2004.
- Митчелл Дж. Женская сексуальность. Жак Лакан и ecole freudiene. Введение / Введение в гендерные исследования. Хрестоматия. СПб: Алетейя, 2001.
- Лауретис Т. Американский Фрейд / Введение в гендерные исследования. Хрестоматия. СПб: Алетейя, 2001.
- Мой Т. Сексуальные/текстуальные политики. М.: Прогресс, 2004.
