С 27 марта по 21 апреля в музее Вадима Сидура проходит выставка «Прочь из-под земли, звон из облака» Алексея Таруца 1. Некоторые объекты на ней сообщаются с работами Сидура, но весь проект является цельным художественным высказыванием, насыщенным отсылками, связями с современной теорией и масскультурой. По всей экспозиции музея разбросаны 9 «произведений», выполненных не Таруцем. Среди них пластилиновая реплика утраченной скульптуры Сидура «Охота на мамонта» (Надежда Лихогруд), железный метеорит и вулканическая бомба из геологического музея им. В.И. Вернадского, аудио-запись группового псевдо-гипноза (Александра Сухарева), пейзажи советского художника Василия Мешкова, обрамленные в рукотворную «серую слизь» (Полина Журавкова).
Метакуратор
Как заявляет сам Таруц, в данной выставке он выступил в роли метакуратора. Этот неологизм не имеет в словаре русского современного искусства точного определения и скорее очерчивает ряд практик и методик работы с экспозицией. Метакураторство можно рассматривать как практику самоопределения и самокритики кураторства, с одной стороны, и как кураторскую практику художника, собирающего и актуализирующего реди-мейды, с другой.
Таруц подчиняет предметы облаку тэгов и гиперссылок в непосредственном физическом пространстве галереи. Каждый объект так или иначе либо связан с прошлыми выставками художника, либо отсылает к опыту, как говорит Таруц, «события» или «присутствия». Событие Таруца связано с опытом event‘а, мероприятия: «Событием тоже может стать всё что угодно, но я говорю, конечно же, о той ситуации, когда опыт и сообщество возникают единовременно»2. Ухватить «присутствие» гораздо сложнее, потому что объекты Таруца экстраполируют «здесь-бытие» на память о прошлых событиях, как в настоящей выставке в музее Сидура; или на события, на которых ты не присутствовал, как в «Рейвы на которых ты никогда не был» (2014) и «Премиум Класс» (2016); или на ощущение отсутствия некогда присутствовавшего другого, как в «Ультраприсутствии» (2016). Присутствие для Таруца — опыт невозможного, но желаемого «здесь-бытия». Его объекты скорее отсылают от, нежели чем возвращают к себе. Метакураторство оперирует восприятием человека, пересобирая топографию воображаемого, толкая его от одного фантазма к другому: от рейва к отсутствующей близости.
Кураторская практика художников начинается с Дюшана и его «objet trouvé». Терри Смит указывает, что именно «антивыставки» художников радикализовали кураторские практики: Бротарс с Département des Aigles, Ольденбург с The Mouse Museum и Уорхол с Raid the Icebox показали «способы переосмыслить сам музей»3. К стратегии «художник/куратор» обращаются Paper Scissors Rock Нины Зелькович (2015)4, Slavs and Tatars или Амалия Ульман со своими «выставками-агрегаторами», в России — Кирилл Савченков и АСИ.
На выставке «Прочь из-под земли, звон из облака» Таруц не только собирает найденные объекты, переназывая их и помещая в контекст галереи, но заказывает их у других художников, запрашивает у других музеев, создавая при этом целостный сетевой проект. Сихоте-Алинский метеорит и вулканическая бомба были взяты из Государственного геологического музея. Эти нечеловеческие и неживые черные глыбы напоминают камень, взрезающий видео в работе «Вне ритуала», или каменное 3D пространство работы «Карта», затопляющее здание Нового Манежа, с выставки «Рейвы, на которых я не был» (2014). Там же Таруц представил аудиозапись низкочастотного рейва, который в настоящей выставке прорывается из измазанной розовой слизью колонки.
Позиция метакураторства дает Таруцу шанс ускользнуть от навязанных экспозиционных практик и ритуалов, внешнего кураторства надсмотрщика и разорвать границы экспозиционного пространства. С помощью слизи и моделирования воображаемого присутствия художник делает это пространство экспансивным.
Медиагрибница
Черствость геоматерии противопоставляется мягкости и текучести серой слизи, которую Таруц разбросал по всем зданиям ММоМА, и из которой состоит «Визуализация серой слизи». Это небольшой серый сгусток силикона с надписью «Respawn! Ex зек ли! Кто если не ты» — названием одноименной выставки 2017 года в ISSMAG. Тогда зеленое, скатологическое нечто, сочащееся из холстов или носа актера в видеоролике, предупреждало о возникновении и распространении радикальной антигуманной инаковости чего-то другого по отношению к человеческому.
«Динамика слизи» — теоретический текст о витализме Бена Вударда — описывает слизь как чистую и нередуцируемую живую материю, ползучую и неостановимую. Склизкость слизи внутренне присуща самой жизни, а попытки упорядочивания такой склизкости обречены на провал5. Вудард предлагает новую концепцию жизни — темного витализма, в котором жизнь рассматривается как сетевое, ползучее бытие-к-смерти, а слизь выступает как материальное, колеблющееся между производством и разложением.
Серая слизь в понимании Таруца — не жива и не мертва, не органична и органична. Слизь Таруца — это медиаслизь сетей коммуникаций, захватывающая и перерабатывающая «живое» сетевое общение, опыт и память в нередуцируемый шум, это слизь Вударда, смешанная с потоками информации. Силиконовая слизь на выставке в музее Сидура захватывает, как чехол, модернистские картины Василия Мешкова, превращая их всего лишь в бит информации на экране смартфона; обволакивает звук опенэйра в колонке, мешая выходу высоких звуковых частот. Таруц рассеивает куски слизи по экспозиции, по другим зданиям ММоМА, и, таким образом, активизирует ее. На деле мы видим корпореализацию (о‑телеснивание, воплощение в реальности) медиавируса, разлагающего стены модернистского музея.
На открытии выставки на Петровке‘25 Таруц скорее поставил вопрос, нежели определил отношение к «криповому» (от сползание, ползучесть) сгустку. На одной из колонн круглого холла налип кусок слизи. Таруц «приветствовал» слизь, и в то же время показывал ей «фигу». С помощью постиронии, заигрываний с виртуальной реальностью и морфинга «бедных картинок» художник убегает от прямой и четкой позиции по отношению к смешению медиавируса и человека, скрываясь в битых пикселях и экранах смартфонов. Фига, кукиш символизирует, с одной стороны, презрение и унижение, с другой — коитус6. Таруц указывает на непреодолимый симбиоз человека, технологий и виртуальности, программных алгоритмов, просачивающихся сквозь тела мерзкими волдырями и миазмами, на протезирование тела сетями. Понятие реальности размывается, но в то же время это большое допущение: «Рекламные продюсеры ездят на встречи к телепродюсерам на вполне конкретных и нерастворимых “мерседесах”»7. Заигрывание с виртуальной реальностью, работа с воображением и присутствием ставит вопрос об основаниях этой самой виртуальности: Таруц-человек, обладая речью и способностью действовать, связывает и удерживает посредством искусства нашу топографию воображаемого, чтобы в итоге вернуть нас к реальным основаниям нашего существования: «Меня тоже кроме реальности ничего не интересует. Где бы я ни присутствовал, я всегда присутствую в этой реальности окончательно, но как мне прервать автоматизмы в своем поведении?»8.
Таруц прерывает автоматизм восприятия классических условий экспонирования и выставочных ритуалов. Он специально выбирает Петровку‘25, как площадку для открытия. Музей Сидура находится далеко от центра, и там редко собирается много людей. На открытии Таруц проводит виртуальную экскурсию по музею Сидура и разыгрывает поэтический перформанс, который сконструировал параллельную, фантастическую реальность. Такое смещение фокуса, с одной стороны, разочаровало зрителя — ни тебе фуршета, ни спектакля, не считая семиминутного перформанса, но с другой, — подготовило восприятие. Перформанс на открытии стал самым важным произведением: в поэтической реконструкции собрался весь пазл выставки.
Перформанс ставит под сомнение саму необходимость музея как вместилища объектов. Если фокус внимания направлен на связи и гиперссылки, объекты отходят на второй план, — в центре оказывается событие, которое подключает нас к выстраиваемому художником нарративу. Таруц становится виртуальным event-менеджером, музей ему не обязателен. Его «жидкостный экспонат» — это и есть бесконечно распространяемые, текучие, склизко-витальные ассоциации и фантазмы, расползающиеся в восприятии зрителя серой слизью. Корпореализованный вирус Таруца разлагает колонны и стены ММоМА, как гриб размягчает твердую материю, чтобы переработать ее, умертвить и разрастись на ней огромной грибницей неукорененного в институциях искусства. Таруц показывает фигу не просто слизи, а зараженной колонне, на которой держится купол музея со всеми его открытиями, ритуалами и корпоративной этикой. Паразитируя на музее Таруц объявляет его конец.
Нечеловеческое — слишком нечеловеческое
«… В центре купольного зала стоит неандерталец. На полу перед неандертальцем лежит осколок черного обсидиана. Неандерталец поднимает с пола осколок черного обсидиана. Перед тем, как покинуть пещеру, несколько часов мы слушаем как звенит осколок обсидиана»9 — произносит Алексей Таруц во время перформанса на открытии. Художник стоит посреди купольного зала в Музее современного искусства на Петровке‘25, поднимает телефон и включает релакс-музыку. Все расходятся.
«Охота на мамонта» — утраченная пластилиновая скульптура Вадима Сидура, реплику которой выставил Таруц. Это единственный объект, плотно связанный с контекстом Сидура, но он не является композиционным центром выставки, как и другие объекты. Фигура неандертальца — очередной тег самовыражения художника.
Доисторический человек застыл в беге с поднятым над головой булыжником. Необычный для Сидура сюжет читается вполне определенно после фразы «Мир без людей мне не интересен»10: агрессивный человекообразный примат пугает и отвращает, как любого гуманиста отвращает животное и низменное в человеке. На перформансе Таруц называет неандертальцем себя, а на выставке рассказывает, что ген неандертальца — в каждом из нас. Вот он страх Просвещения и гуманизма, показанный Таруцем: это мы — неандертальцы, и это мы поднимаем над головами телефоны в победоносном жесте отчаяния. Так его тэг становится универсальным.
Лава и метеорит, показанные на выставке, — непрошенные внечеловеческие гости. Железный Сихоте-Алинский метеоритный дождь, весом около 60–100 тонн, упал в Уссурийской тайге на Дальнем Востоке 12 февраля 1947 года. Тогда повезло с местом и не было пострадавших. Базальтовая вулканическая бомба была найдена на Камчатке, на которой насчитывается порядка 7000 вулканических построек и около 30 действующих вулканов. Планетное и межпланетное вторжение неживой материи, опасность природных катастроф постоянно угрожает уничтожить человеческую цивилизацию.
Ставя вопрос о человеческом, Таруц повторяет теории спекулятивного реализма. Делегируя производство произведений другим, он отказывается и от своей позиции художника, становится кураторским алгоритмом. Редуцируя все до горизонтального распространения слизи, он разрушает человеческую иллюзию всемогущества и Просвещения.
* * *
«Серая слизь» на выставке — это связующее звено между живым и неживым, метафора метакураторства и отношения Таруца к самому себе. Как определяет кураторский текст: это то, во что «превратится материя после ее переработки нано-роботами»11. Это очень напоминает «грибное» Вударда: «Грибное растягивает телесную границу жизни и расщепляет твердость других ее форм, раздробляя якобы одностороннее отношение между неорганической природой (например, нашей планетой) и органической жизнью. Как только это разделение падет, сама жизненность жизни не будет больше приписываться органическому или какой-либо отдельной форме жизни, но сразу же обретет безосновность. Однако чтобы дойти до этой точки, твердость вещей нуждается в дальнейшем растворении»12. Именно поэтому Таруц сводит институции, людей, информацию, художников и вещи в одном месте, чтобы растворить и сплавить, вывести в новую форму «ни жизни/ни смерти».
Таруц, вслед за Вудардом, утвеждает взаимосвязь живого и неживого, органического и неорганического, а в своем искусстве занимается взаимопроникновением практик и реальных и виртуальных режимов существования. Таруц редко работает с реальными музейными объектами, но выставкой в музее Сидура он ставит под вопрос саму формообразующую сущность стен: ведь слизь к ним только прилипает или растворяет. Серая слизь указывает на суть практики художника: дрейф материи в виртуальность.
Если Сидуру безразличен мир без человека, то Таруцу — человек. Его интересует только работа по вскрытию и актуализации присутствия человека в человеческом и нечеловеческом мире. Делегирование производства, постгуманистический пафос, космическое притяжение, постирония вбивают очередной кол в сердце антропоцена. Но это уже совсем другая история.
- Выставка Алексея Таруца «Прочь из-под земли, звон из облака» 27 марта — 21 апреля 2019 // ММоМА, доступно по http://www.mmoma.ru/exhibitions/muzej_vadima_sidura/aleksej_taruc_proch_izpod_zemli_zvon_iz_oblaka/
- Буренков А. Портрет художника в юности. Алексей Таруц // Aroundart, 15 февраля 2017, доступно по http://aroundart.org/2017/02/15/portret-aleksey-taruts/
- Смит Т. Осмысляя современное кураторство. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. С.62
- Buljugić Trifunović J. Nina Zeljković — Paper, Scissors, Rock 2015 // U10, доступно по http://u10.rs/2015/paper-scissors-rock/
- Вудард Б. Динамика слизи — Пермь: Гиле Пресс, 2016. С.31
- Левкиевская Е. Кукиш // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. — М. : Межд. отношения, 2004. — Т. 3. С. 26–27
- Мин И. На рейве, где тебя не было, все упоролись. Интервью с Алексеем Таруцем // Theory & Practice 11 августа 2014, доступно по https://theoryandpractice.ru/posts/9381-raves-missed
- Буренков А. Портрет художника в юности. Алексей Таруц // Aroundart, 15 февраля 2017, доступно по http://aroundart.org/2017/02/15/portret-aleksey-taruts/
- Речь Алексея Таруца на открытии выставки в музее на Петровке‘25, 26 марта 2019
- Надпись на стене музея Вадима Сидура (ММоМА)
- Выставка Алексея Таруца «Прочь из-под земли, звон из облака» 27 марта — 21 апреля 2019 // ММоМА, доступно по http://www.mmoma.ru/exhibitions/muzej_vadima_sidura/aleksej_taruc_proch_izpod_zemli_zvon_iz_oblaka/
- Вудард Б. Динамика слизи — Пермь: Гиле Пресс, 2016. С.63