Я нашла забавный коллективный текст с вами на «Кольте», называется «Хейт парад». Все высказываются по поводу вещей, которые их достали в профессиональной жизни. Вы там недобрым словом поминаете Капкова, почему-то Кабакова, музеи, про которые уже сто лет ничего не слышно. А какой сегодня у вас будет список?
Тот материал собирался в 2013 году и отражает тогдашние реалии, быстро у нас условия жизни меняются. Со многим в нем, впрочем, я согласен до сих пор. Но нужно понимать, что такие опросы редакции делаются для кликбейта. Это журналистская история — и не самая одобряемая людьми вне этого профессионального поля (хотя сами жалобщики обычно хоть и ругаются, все же кликают). Просто не стоит видеть в таких материалах манифеста. А поскольку редакция, в которой я работаю сейчас, не призывает устраивать срачи, да я бы и сам не стал теперь этим заниматься, у меня нет причин составлять такой список. В противовес кликбейтным грехам прошлого, время от времени я пишу тексты, где анализирую явления, которые мне кажутся не самыми продуктивными в контексте сегодняшнего художественного процесса в России (например, про будущее или заграницу) — предпочитаю такой уровень обсуждения.
Как вы пришли в журналистику искусства? Расскажите, если можете, про идею, которая стояла за нашим старейшим самиздатом Aroundart? Как думаете, почему сегодня там так мало публикаций?
В 2010‑м меня порекомендовали в «Артхронику». Опубликовал я там не очень много, но сам бренд заставлял людей разговаривать и открывал двери. Чуть позже я увидел блог Aroundart, написал туда, мне ответили, и я стал там активно делать материалы, а потом на некоторое время возглавил его. Жаль, что Aroundart сегодня пребывает в таком печальном состоянии — большую часть времени в анабиозе с редкими пробуждениями, в основном для репостов, а не собственных материалов. Проблема, насколько я понимаю, в отсутствии бюджета. Люди, которые управляют сайтом на данный момент, заняты другими проектами, сил ни на что другое у них не остается. Не уверен, что нужно в такой ситуации закрывать Aroundart. Возможно, найдутся герои, которые его возродят (и вот, кстати, в процессе этой нашей коммуникации ситуация начала медленно меняться в лучшую сторону). Этот портал похож на переходящее знамя, не в первый раз ему становиться полем экспериментов для новой команды. Я, кстати, был не в самой первой команде, а как минимум во второй или третьей, когда начал заниматься Aroundart. Мне сложно говорить за тех, кто там был до и после меня. Я ответственен только за то, что происходило с весны 2011-го по декабрь 2012-го. Идея моя заключалась в том, чтобы показать срез художественного процесса, поэтому искусство, граничащее с салоном в худшем смысле слова, соседствовало с активизмом. Зато картина была объемной. За такой подход мне высказывали претензии во всеядности, процитирую тогдашнюю Анастасию Потемкину: «Гуськову все нравится». Однако в действительности мне не все нравилось (1, 2, 3, 4), как и авторам, которых я привлекал. Критика вызывала конфликты, общение с некоторыми художниками надолго прекращалось. Плюс я пытался превратить довольно-таки беспорядочный коллективный блог в регулярное медиа — ту же линию подхватили потом следующие главные редакторы сайты Елена Ищенко и Ольга Данилкина и многое сделали в этом направлении (и грустно, что закончили). У Лены и Оли, кроме того, прослеживалась ключевая идея архива: условно говоря, все забудут про выставку или художника, — а вот рецензия/интервью на Aroundart останется. Я же на архив особых ставок не делал, но в их версию сайта с удовольствием писал рецензии. Важно не забыть про основателя, в течение долгого времени владельца и спонсора сайта — Сергея Угольникова (поэтому, кстати, не совсем корректно говорить о самиздате). Хоть его роль в этой истории и завершилась шумным переходом редакции, забравшей название сайта и все материалы, на другой домен, все-таки без него ничего бы не было. Сергей — сложный человек, но дал возможность этому эксперименту состояться, как, кстати, и множеству выставок, которые он профинансировал.
Из всех художников, про которых вы писали тогда, единицы до сих пор «на слуху». Что с ними произошло? Они эмигрировали, потеряли интерес, не смогли продолжать заниматься искусством по бытовым и финансовым причинам? Вы поддерживаете отношения со своими героями времен начала Aroundart?
Жиляев на слуху до сих пор. Как и Алимпиев, Корина, Сухарева, Повзнер, Венков, Зинченко, Пирогова, Кузьмина, Канис, Горшков, Гинзбург, Титова и Шурипа. А про исчезнувших, тут эффект известный: большинство художников, о которых писали авторы Aroundart, в тот момент учились или только закончили арт-школы. Они еще не закрепились в этой системе, часто просто не понимали, чего хотят, не сформулировали цели. Я отдавал себе отчет, что значительная часть из них просто уйдет в другие сферы — было интересно, что они делали тогда. Это и есть срез. (Кстати, вы сами с подобным явлением скоро столкнетесь, поскольку герои сайта Spectate в значительной мере тоже из числа не до конца определившихся по поводу своего профессионального будущего.) С кем-то я поддерживаю связи, но мои знакомства в профессиональном поле уже в период Aroundart насчитывали несколько тысяч человек, а с таким количеством друзей сложно регулярно общаться. Да и к тому же многие были заинтересованы во мне исключительно как в рупоре для своего голоса и инструменте продвижения их творчества, что я прекрасно понимаю и никаких претензий не имею.
За кем из российских и зарубежных коллег вы следите? Что читаете, чтобы быть в курсе событий, расти как рассказчик?
Чтобы расти как рассказчик, я читаю художественную литературу в самых разных жанрах — и лучше других эпох. Из фикшена не только стиль можно почерпнуть, но и плодотворные мысли. За коллегами слежу. Например, мне крайне интересен Spectate, так как это самая живая из сегодняшних интернет-площадок, потому же и пишу сюда по мере сил. Читаю Толстову, Дьяконова, Шенталя, Серкову. Слежу за разделом бесед на сайте, который отчего-то считается бессловесным. Слушаю «Не-текст», но вообще я подкасты не особо люблю. Смотрю также других авторов, издания и блоги из Москвы, других городов и стран, но менее систематически. Впрочем, новости сегодня настигают тебя, даже если от всего отписаться. У меня есть список в твиттере из медиа и критиков, там я в основном узнаю, что происходит в мире. Про Россию больше новостей — через телеграм. Фейсбук я стараюсь не читать. А вообще очень много всего обнаруживается в процессе подготовки моих статей и работе над материалами авторов для журнала «Диалог искусств».
А расскажите, что именно читаете из художественного?
В последнее время я читаю много отечественной поэзии и прозы 1920–1930‑х годов и большое количество статей того времени. То есть не только художественные, но и критические статьи. Было огромное количество дискуссий в изобразительном искусстве, литературе, политике, и их в наше время интересно смотреть, особенно то, что местами поразительно похоже на происходящее сейчас. Так, один подобный сюжет, дискуссии вокруг формалистов, как параллель делам актуальным, я упоминаю в статье на Spectate.
То есть, 1920–1930‑е. Это, как я понимаю, к нам в Россию приезжает Лукач…
Помимо Лукача было много чисто отечественных делишек. В том числе по нашим тогдашним регионам. Например, в Новосибирске выходил журнал «Настоящее», про который мало знают сейчас, а вообще это довольно прорывное и экспериментальное издание своего времени. Вот Петр Жеребцов, живя в Новосибирске, пытается сделать популярной эту историю, тем более что все номера есть онлайн, их можно почитать и посмотреть (иллюстрации там — отдельная история). Существовали «Сибирские огни» (тоже все доступно на сайте издания, дожившего до нашего времени), где проходили важные дискуссии. Вообще-то туда писал критик Валериан Правдухин, крупная фигура своего времени, причем с момента гибели во время большого террора его так ни разу, кажется, и не переиздали серьезно (если не считать побочные исторические романы и написанные в соавторстве с женой, Лидией Сейфуллиной, пьесы, но без указания его имени). Про это все забыли, во многом потому что сюжеты не московские.
У искусства вообще колониальный подход, и у меня есть ощущение, что мы импортировали колониальную модель и распространяем ее на наши регионы.
Я бы был поосторожнее со словом «колониальный», потому что, грубо говоря, журнал «Настоящее» появился только потому, что в Сибирь командировали литературного комиссара из Одессы, который там все построил и машина заработала. Съехались авторы из разных городов, было написано много материалов, по нынешним меркам деколониальных. То есть историю эту довольно сложно описать в одном цвете, там их много. И понятно, что дальше редакция «Настоящего» многие вещи импортирует из Москвы, авторы подражают местами ЛЕФу и т.д. Им сильно помог Максим Горький (из столицы, конечно), но он же потом фактически и зарубил этот журнал, разгромив его публично в ответ на их критику, после чего подключились репрессивные органы.
Меня очень вдохновила весной ваша колонка на Artforum. Как я понимаю, ее идея в том, чтобы рассказать о самой передовой культуре России через рецензии на выставки. Какие у вас критерии отбора этих выставок?
Спасибо! Думаю, «передовая» — не самое точное слово в данном случае. Моя идея скорее в том, чтобы показать искусство симптоматичное, как в положительном, так и в отрицательном смысле. К сожалению, у журнала Artforum есть одно, на мой взгляд, серьезное ограничение. Короткие выставки, пусть они даже яркие и важные, в него вряд ли попадут по техническим причинам. Американская система работы над текстом традиционно довольно долгая (зато эффективный фактчекинг и хорошая литературная редактура), и если по выходу текста выставка будет открытой всего пару дней или даже пару недель — это не подходит. Могу понять такую логику. Но из-за подобного подхода многие выставки просто выпадают из поля зрения, ведь общий тренд как раз на сокращение времени и более динамичное существование художественных проектов в галереях и на независимых площадках. Хорошо, что у вас такой проблемы нет: Spectate готов рассказать даже о закрытой выставке, медленное письмо приветствуется.
Вы писали про Уральскую индустриальную биеннале с 2012 года и говорили, что она представляет собой лучший смотр современного искусства в России. Мы пока еще не видели ее в этом году, но появились ли у этого мероприятия конкуренты? Скажется ли медиа-скандал с проведением биеннале в цирке на всем ее художественном высказывании?
На второй вопрос могу ответить только так: покажет время. Ситуацию могут переиграть несколько раз. Объявили участников бианнеле, и оказалось, что Александра Пирич, которая была затронута этим скандалом, тихо ушла, но вообще причина ее ухода в другом. Да и в целом у биеннале совсем иные главные проблемы. Но я бы не стал говорить сейчас однозначно, чем история закончится. Что касается конкурентов, именно в биеннальном поле у Уральской биеннале в России — это только если триеннале «Гаража». Красноярская музейная биеннале по влиянию не дотягивает. Практически ничего сопоставимого больше не осталось: одни проекты умерли или остаточно дергаются после смерти, другие, как биеннале в Коми, только нарождаются и, насколько известно, не будут иметь продолжения. С другой стороны, зачем вообще сейчас нужны биеннале? Некоторые подобные инициативы начали отвечать для себя на этот вопрос — та же «Манифеста» сильно изменилась за последние пару лет. Мне кажется, что руководство Уральской биеннале тоже пытается — может, не так активно, как следовало бы — нащупать свой путь и цели в изменившемся мире. И конкуренты у нее теперь не такие же биеннале, а другого рода события и институции — от самоорганизованных фестивалей до молодых арт-центров и фотоагрегаторов. Сотрудникам биеннале об этом сейчас надо думать, а не о том, что в Artforum или «Артгиде» напишут по итогам выставки.
Мне интересна (на самом деле, интереснее всего) ваша цифровая выставка в «Диалоге искусств», которая называлась «Ваш подарок очень важен для нас», и я хотела спросить про тренд на все цифровое: MIEFF даже пришлось оправдываться, что они проводили фестиваль в кинотеатре, когда все можно делать в онлайне. Скажите, каково ваше мнение об увеличивающейся цифровизации?
Вначале все же замечу, что выставка была не цифровой, а совершенно аналоговой, потому что появилась на страницах журнала. К онлайн-выставкам я скептически отношусь: на данный момент люди, делающие их, пытаются повторить пространство реального мира, хотя могут создавать совсем другое. Есть два момента: во-первых, опыт онлайн-проектов сильно индивидуализирован за счет рамок в виде экрана компьютера, телефона или VR-очков. Оффлайн же можно встретиться вдвоем или втроем, очень много случайной интеракции между людьми, а в процессе просмотра новых сетевых выставок всего этого нет. Кто-то пытается придумать, Дмитрий Врубель к примеру, чтобы в VR можно было взаимодействовать между людьми, но не уверен, что они технически достигнут достаточного соприкосновения в ближайшее время.
Я не видела эту выставку, но в других — нет, не достигают.
От салонов и до биеннале — это был опыт взаимодействия людей, а тут мы приходим к тому, что по сути только один человек смотрит искусство, но так ли это должно работать? Только ли так? И потом, повторюсь, там исключен вариант случайности. Это очень заметно, потому что на выставке лендинг — это обычный сайт, где строго построен маршрут, и там нельзя, грубо говоря, совершить ошибку.
А расскажите все-таки, в чем заключалась эта выставка «Ваш подарок очень важен для нас», потому что я ничего про нее не нашла. Нашла афишу только смешную такую. Она пропала просто.
Она есть в журнале в виде гида по экспозиции (можно посмотреть pdf на сайте). Это общее творение нашей редакции — Александры Рудык, Нины Березницкой, Светланы Гусаровой и меня, плюс дизайнерское решение Антона Марьинского. Идея была такая: последний номер в 2019‑м, мы хотели что-то веселое сделать. У нас уже был опыт создания выдуманных выставок, потому что за полтора года до этого мы предложили Виктору Мизиано сделать молодежную биеннале, как если бы она была в 1989‑м. Ему понравилась идея, он отобрал работы и даже нашел текст того же года, который задавал концептуальную рамку этой выдуманной биеннале (pdf того номера). Для выставки «Ваш подарок очень важен для нас» мы взяли каталог коллекции MMOMA, а «Диалог искусств» — структурное подразделением этого музея, и выбрали оттуда разные работы из фондов — неоднозначные, и максимальную дичь и то, что называется «потаенные шедевры». Сделали веселую выставку и написали несколько текстов к ней. Хоть наш музей и покупает время от времени, общая тенденция государственных музеев — получать дары. Так мы и придумали выставку.
Все, я поняла! Это всякие эксцентричные товарищи вроде Васильевой приносят свои поделки.
Не знаю, кстати, есть ли ее работы в коллекции на данный момент, тогда не было. Но ведь на самом деле нет плохих и хороших работ, нет плохих и хороших художников, все работает в контексте. Мы подумали, раз дарят подарки, значит, происходит какой-то праздник — день рождения или новый год. Люди получают подарки, выпивают, веселятся, а потом у всех голова болит, и они начинают гору презентов разбирать.
У меня появилась теория заговора после того, как Мохаммад Салеми, куратор, ректор моего вуза, сказал, что только художники-кураторы в последнее время делают карьеру, а тех, кто, скажем, пишет холсты, система использует и выкидывает. Я связываю это и с пандемией, потому что в онлайне нужно выставлять какую-то концепцию, там нельзя просто холстину повесить. А у вас были мысли, что в последнее время только художники-кураторы развиваются, потому что идет цифровизация?
Что касается художников, которые только сейчас пришли в эту сферу, — это правда. Но у тех, кто накопил профессиональный капитал, мне кажется, такой проблемы нет. К тому же, можно, как и раньше, назваться художником — и ты художник. Точно так же сегодня можно назваться куратором — уже не проблема. Вход в эту сферу стал столь же простым, несмотря на обилие предложений поучиться на куратора, которое недавно так разозлило Андрея Ерофеева.
А это так и есть, профессия с открытым кодом.
Поэтому, думаю, нужно просто делать работы — и ты художник. Нужно их продвигать — и ты куратор. Крайне подвижная система. Пандемия действительно убрала границы, и в худом и в добром смысле. Но, видимо, они сами исчезали, а вдруг просто случился резкий внешний толчок, который повлиял на происходящее.
Читала какие-то мемуары, где вспомнили хроникера московского концептуализма Георгия Кизевальтера. Про него писали, что он был буквально на каждой выставке с фотоаппаратом наперевес. У меня невозможность держать такой темп вызывает чувство вины. А как у вас с походами на выставки обстоит дело? Сколько планируете в месяц в идеале / при плохом сценарии?
Не хотелось бы, чтобы во мне видели Кизевальтера. У меня нет такой обсессии относительно причастности к любому историческому событию или фигуре. Когда я занимался Aroundart, мне казалось дико крутым бегать по пяти вернисажам за вечер. Сейчас, по счастью, я от такого безумия отошел. Во-первых, подобный ритм истощает, а во-вторых, это совершенно бессмысленно. Со временем начинаешь понимать, часто интуитивно, куда стоит сходить, а куда нет. И речь необязательно о том, чтобы посещать только те проекты, которые ощущаешь как близкие, которые нравятся, — я часто захожу туда, где мне не рады или где я в ужасе от увиденного. Это помогает думать, неприятный опыт необходим. Главное не перебарщивать. К тому же, везде можно побывать и после вернисажа, а обилие фотодокументации и всякие истории в инстаграме позволяют понять, куда именно имеет смысл зайти.
Журналисты-концептуалисты — в каком-то смысле, наверное, можно к ним отнести раннего Бориса Гройса — помогали тогдашней «тусовке» искусства создавать свою мифологию. Как думаете, делаете ли вы что-то подобное, или сегодня это уже неактуально?
Мифологию мы создаем коллективно. У мифов нет авторов. Журналисты скорее вторичная инстанция в данном случае. Одни авторы просто транслируют современную идеологию, другие пытаются с ней бороться и демистифицировать читателя, а третьи играют с мифами, понимая, с чем имеют дело, но используя их. Бывает, что один и тот же журналист, да и критик, в разных случаях играет все три роли.
В журнале «Разногласия», во втором выпуске, была ваша с Александрой Новоженовой статья о меценатстве и музее в России. В ней нельзя было понять, какую часть кто писал. Как шла работа над этим текстом? Почему вам было важно делать его коллективным?
С Александрой Новоженовой мы написали пять совместных текстов в самые разные медиа. (И это если не считать тех ее статей, которые я заказывал и с которыми работал как редактор.) Мы часто виделись, говорили и обнаруживали, что некоторые темы волнуют и ее и меня. Спорили и обсуждали. А потом обычно кто-то из нас присылал пару абзацев, другой правил, добавлял текста — таким пинг-понгом в итоге наращивали большой объем текста. Главное было вовремя остановиться. Коллективные статьи возможны, если у соавторов более-менее схожие взгляды по ключевым вопросам, но при этом у нас имелись и расхождения. Такая работа в паре помогает увидеть ляпы и слабую аргументацию, диалогичность в производстве улучшает текст.
А все-таки, в чем вы были согласны и не согласны с Александрой Новоженовой? Расскажите, пожалуйста, про ее стиль работы. Я поняла так, что она выступала за коллективное письмо, но я не застала ее в живых.
У нее было очень много коллективных текстов. Большая часть с Глебом Напреенко, но не только. Она очень любила обсуждать, поговорить, от этого и возникал такой тип письма, но разговоры могли привести и к сугубо персональному тексту Саши, всякое бывало. Про несогласие я думаю, что TZVETNIK бы ей не понравился (она не успела с этим явлением познакомится как следует, так как уехала в США, там ее увлекли другие сюжеты), а я скорее спокойно, с признанием определенной исторической роли к этому проекту отношусь. Мне же был совершенно не близок Лакан и соответствующая субкультура, а Саша была очень глубоко в эту историю погружена.
Я читала ее тексты уже после ее смерти и поняла, что Александра очень воевала против «Афиши», а это был колосс на глиняных ногах: там просто уволили Сапрыкина, и огромный холдинг обрушился, там не надо было даже так воевать. Думаю, она с этим боролась как с культурным явлением, потому что она была марксистка, а они — хайдеггерианцы, причем жесткие, правые.
У нее это было личное, потому что она там работала в одно время. Я так понимаю, что от работы в «Афише» у нее была некоторая травма. Видимо, смущал сам формат рекламно-промоционального «издания анонсов», потому что оттуда выпадала собственно критика. Там конечно присутствовали какие-то материалы, связанные с кино и музыкой, где авторы пытались рефлексировать, но что касалось искусства — полный провал. Когда Саша там оказалась, она пыталась что-то изменить, но у нее не очень-то получилось, потому что сам формат этого не предполагал. Но она там конечно иногда все же задавала жару, писала критику на еще не открытые выставки под видом анонсов.
По вашим статьям у меня сложилось впечатление, что вы довольно скептически относитесь к так называемой «теории искусства» и стараетесь больше опираться в рассказе на политическую журналистику. Это правда?
Я с пониманием отношусь к теории искусства. Но под этим зонтичным термином скрывается несколько разнородных вещей. Анализ происходящих или прошедших процессов мне близок, а неумело скомпонованные, нечитабельные конструкции из терминов и метафор — не очень. К сожалению, под именем «теория искусства» оказывается много пустословия. Но даже к этому можно относиться как к поэзии — так и делают, например, в редакции «Художественного журнала». На политическую журналистику я не ориентируюсь. Авторы, которых накрывает активистским аффектом (вот тут я про него писал), в целом смотрят на искусство как на инструмент. Я же от этого далек, искусство для меня ценно и действенно само по себе.
Вообще, общественно-политическая пресса сегодня довольно вяло интересуется искусством. Было даже удивительно, что столько внимания привлекла «Большая глина №4». Расскажите, каковы причины? Неужели сегодня можно привлечь людей к теме только через якобы народное возмущение?
На самом деле у прессы, о которой вы говорите, два подразряда — деловые издания и общественно-культурные медиа. С первыми я перестал систематически сотрудничать в 2015–2016 годах, но не потому, что были какие-то острые разногласия, а просто нашел более интересные задачи для приложения своих сил, вместо того чтобы подстраиваться под формат. Но как минимум «Коммерсантъ Weekend» я читаю регулярно. Что касается общественно-культурных, то из «Кольты», характерного медиа такого рода, я ушел в конце 2017-го. Там не было таких строгих форматов, как в деловой прессе, зато надо было заниматься популизмом. И как ты ни стараешься держаться от интонации «эй народ, караул!» — неминуемо она тебя захватывает, так как медиа, подобные «Кольте», родились на волне роста соцсетей и страдают теми же болезнями. Эмоции там топливо и чем они более подогреты, тем лучше. Но, справедливости ради, все издания — рабы своих форматов. Нужно себя регулярно анализировать и пытаться меняться, чтобы не забронзоветь в какой-нибудь неприятной форме.
Про деловые и общественно-политические издания. Что было тяжело, что было легко, что нравилось, что не нравилось и почему все это позакрывалось? Ну «Кольте» долгих лет, там все работает.
Вначале везде где только можно ликвидировали культурные разделы, потому что считалось, что это нерентабельно. Но это всегда было нерентабельно и хорошо работало. Не обязательно было закрывать. Просто у инвесторов и владельцев изданий, видимо, теперь какие-то иные нерентабельные игрушки. В деловых медиа жанровые рамки очень сильные. Сложился определенный понятийный язык, заголовки и вводки такие, что текст искажается радикально, а у нас распространен читатель, который дальше и не смотрит. Ну или, например, надо влезть в совсем скромное число знаков про выставку. Понятно, что это будет далеко не критический текст.
Телеграм-пост.
В телеграме все же попривольнее. Можно умудриться при профессиональном навыке и в 300 знаков уместить высказывание, но понятно, что это будет скорее просто сообщение про выставку, чем критика. Культурная журналистика. А там меньше пространства для экспериментов, что не есть хорошо.
То есть как вы разделяете критику и культурную журналистику? Если есть теоретическая рамка, то критика?
Скорее даже не теоретическая, а связанная с суждением, высказыванием своего мнения, а не просто перечислением фактов и чужих мнений. Стоит наверное еще уточнить про «свое мнение» — это не то чтобы обязательно суждение индивидуальное (личное высказывание, в принципе, вещь мифическая). Автор может говорить от лица определенной группы, идентичности, класса и т.д. Если позиция аргументированная (я не об арсенале из цитат, цитаты — не аргументы), если в ней есть внутренняя страсть и мысль, то это критика, даже если ее трижды обвинят в пропаганде. Проблема обычно в других типах письма обнаруживается: в прессе об искусстве часто появляются называемые «критическими» тексты, полные ссылок на теоретиков и соответствующего жаргона, которые, на самом деле, ничем не отличаются от культурной журналистики. Бывает, мысленно убираешь все эти обвесы из умных словес, а там ничего больше и нет, кроме перечисления всем известных фактов или какой-нибудь нехитрой мысли за все хорошее, против всего плохого.
Понятно. Журналистика искусства разошлась по телеграм-каналам, и там она очень сильно отличается от профессиональной прессы. Там есть и гонзо, и троллинг, и какие-то, наоборот, нишевые утопии. Кого читаете с удовольствием, какое у вас отношение к этому явлению?
Я стараюсь читать телеграм-каналы по делу. Естественно, не могу не обратить внимание на остроумие одних и моральное негодование у других, но это все побочка. Главное, там более-менее непредвзятая и адекватная новостная лента, если конечно приложить усилие и сформировать ее. И это общий эффект, не зависящий от отдельных авторов и каналов. Профессиональная пресса, кстати, поменялась за счет опыта, полученного в телеграме — как чтения, так и написания текстов. Точно так же на нее в свое время повлиял фейсбук. Это считывается в интонациях, в выборе тем. Можно даже определить, когда те или иные издания возникли (или перестали развиваться) — в эпоху фейсбука или эпоху телеграма.
Хочу вас еще спросить про Марию Доронину, с которой вы делали выставки в 2017 году и в этом. Расскажите, пожалуйста, как встретились, какие обсуждали идеи, что вообще творилось? Когда я была на выставке «Забытый процесс С. Мжачих», я увидела, что это, с одной стороны, ни в один из трендов не вписывается, это не про природу, не про «Коллективные Действия», про что еще делают сегодня искусство… С другой стороны, мне понравилось.
Мы с Машей Дорониной очень давно дружим. Когда-то давно я взял у нее интервью, которое она не позволила опубликовать. Так и подружились. А познакомились мы, когда у нее была выставка на «Старте». Она на долгое время ушла с головой в историю искусства, училась, путешествовала — и перестала заниматься искусством как художница. Я посчитал, что так не должно быть и предложил сделать выставку, которую мы провели в 2017 году в в мастерской Александра Повзнера в Армянском переулке. Потом долго искали место для следующего проекта. В итоге, институцией, с которым удалось-таки договориться, оказался Музей Вадима Сидура, но прошло два года, прежде чем выставка там состоялась.
Я знаю людей, которые занимаются искусствоведением, чтобы не заниматься искусством, но быть причастным к процессу. С ней что-то такое произошло?
Да. Но она вернулась и заново очень увлеклась. Мне кажется, история жизненная. Но лучше она расскажет сама.
В конце августа признали иноагентом «Дождь». Понятно, что мы гораздо меньше занимаемся неудобными для власти вопросами, но все-таки, есть ли у вас страх попасть под санкции из-за журналистской деятельности?
Думаю, никто не застрахован. И дальше будет еще хлеще.
Spectate — TG
Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, поддержите нас разовым донатом:
