Блиц: Пепперштейн

Мы посмотрели выставку Пепперштейна, но так окончательно и не решили, что это: аттракцион, лубочная фабрика, ностальгия по диктатуре, стеб над спекулятивным реализмом или репрезентация привилегированного сообщества.

Мария Королева: Космос

Тема космоса и сосуществования человеческого с нечеловеческим, не характерна для работ Пепперштейна исторически и методологически. Художник Пепперштейн всю жизнь находился на территории концептуальной словесной игры и, обращаясь к делезианской психоделии, использовал ее для хулиганских нарративов. 

Космос же находится за пределами игры в слова и симулякры, исследуется совершенно чуждым ей направлением философии: спекулятивным реализмом. Вселенная в этих исследованиях служит мерой истины: она была до нас, будет и после, если не дотянем вместе до тепловой смерти. Но в последнее время к кинематографической поп-культурной жвачке про джедаев и ксеноморфов добавилось огромное количество выставок, наивно транслирующих как истину ницшеанские бездны акселерационизма. 

Выставка Павла Пепперштейна «Человек как рамка для ландшафта» в Музее современного искусства «Гараж». Москва, 2019. Фото: Иван Ерофеев © Музей современного искусства «Гараж»

У Пепперштейна над поселком, как Шагал с невестой, летает Алоизыч; Ленин лежит в гробу с кем-то похожим на Памелу Андерсон; стоят флаги, расшитые под плательный ситец; космонавт-убийца испытывает героиновый приход. На истину он, как автор, и не думал претендовать. А если шоу с сумасшедшими картонными декорациями в виде космического корабля, которое устроил Пепперштейну «Гараж», задумывалось как дедовский стеб над нынешней кураторской модой, то это беззубая хихонька. Тема заслуживает более точной и агрессивной низовой интерпретации, и скорее всего, не методами институционального постмодернизма, который мы до сих пор знаем.

Илья Дейкун: Спектакль

Первое впечатление, которое современный консюмерист и интеллектуал, я бы даже сказал «интеллектуал-консюмерист», получает, входя на борт бутафорского космического корабля с картинами на стенах, который затем разветвляется в такой же бутафорский лабиринт с Лениным в хрустальном гробу, можно выразить примерно так: «Остроумно, но, к сожалению, слишком дорого обставлено», — коль скоро остроумие подразумевает меньшие бюджеты для своего существования, и — «Вот куда мы сходим с ней в пятницу вечером». Это, пожалуй, все. 

Выставка Павла Пепперштейна «Человек как рамка для ландшафта» в Музее современного искусства «Гараж». Москва, 2019. Фото: Иван Ерофеев © Музей современного искусства «Гараж»

Когда подходишь к концу «первого отсека», в трюм с крестообразным книжным шкафом, чтобы затем почти сесть за письменный столик перед уродом из детского фэнтези, внезапно понимаешь, насколько эта бьющая в глаза театральная машина хорошо и в срок поставлена на прямую доставку удовольствия. Причем не только рядовому посетителю, который внезапно устал от актуальности постколониалиальных нарративов Рашида Араина, но и успевшему пропустить бокальчик вина в кафе этажом ниже редактору театральной колонки на каких-нибудь… «Щях».

Конечно, диссонанс, порождаемый неравными вложениями кураторов в «своего» Пепперштейна и в «почетного гостя» Араина, неприятен, и присутствует некоторое разочарование, всегда появляющееся там, где Спектакль очевидно наслаждается сам собой. Все это мешает нерефлексивному восприятию, на которое выставка Пепперштейна рассчитана. Но в чем-чем, а в развлекающем эффекте ей нельзя отказать. И приходится счастливо примириться с тем, что ничего кроме развлечения не предоставлено. 

Становится, правда, жаль растраченного на этот блеск концептуалистского задора. Но, как говорится, хозяин — барин.

Ксения Кангина: Ленин

В темной комнате с растениями на стенах лежат фигуры Ленина и голой блондинки. Они подвешены  в воздухе в стеклянном гробу, который крепится на массивных цепях. Инсталляция отсылает нас к архетипическому сюжету о спящем, ждущем своего часа: к сказкам «Спящая красавица» Шарля Перро, «Мертвая царевна и семь богатырей» Александра Пушкина, «Белоснежка» братьев Гримм. Это воссоздание пещеры-склепа — парадоксальная трактовка хорошо знакомой нам драматургии: Ленин и есть та самая завороженная сном принцесса, которая ждет принца, чтобы проснуться. 

Выставка Павла Пепперштейна «Человек как рамка для ландшафта» в Музее современного искусства «Гараж». Москва, 2019. Фото: Иван Ерофеев © Музей современного искусства «Гараж»

Попадая в пространство, испытываешь два взаимоисключающих ощущения: с одной стороны, горькое послевкусие и животный страх возвращения тоталитарного принуждения к счастью, а с другой — чувство предвкушения народом левого поворота. Как будто Ильич был заколдован злой феей бессмысленной и беспощадной революции и ждет, когда капитализм благополучно, самостоятельно и неизбежно, без революционного террора закончит свое существование, как и предсказывал Маркс. А чтобы ему не было одиноко и незнакомо в этом новом прекрасном мире, Пепперштейн обеспечил ему подругу — нагую, но и не стыдящуюся своей наготы, как Ева до яблока или Ева Браун до выстрела. 

Анастасия Хаустова: Лубок

Золотой ребенок своих родителей, представителей московского концептуализма и книжных графиков Пивоваровых, был с детства приставлен к перу и кисти. Сегодня графика Пепперштейна хранится во многих коллекциях и продается в десятках галерей. «Веселые картинки» могут привлекать своей яркостью и непринужденностью, как детсадовские рисунки, но Валентин Дьяконов аргументированно покушался на звание Пепперштейна как искусного рисовальщика, предлагая сравнить его работы с работами Ральфа Стедмана и Сола Стейнберга. 

Павел Пепперштейн «Джон Руби убивает Ли Харви Освальда», 2015. Фото с выставки: Дмитрий Гутов

Я же предлагаю сравнить графику Пепперштейна с русским лубком. Взяв на вооружение доступность графического образа, Пепперштейн завоевал любовь широкой публики. Плакатность, абстрактность и супрематические заимствования его графики отсылают к авангардистским опытам начала 20 века, но по сути и исполнению она похожа скорее на арт-брют или наивное искусство.

«Раскольник и цирюльник», русский лубок (1770‑е)

Герметика его образов изначально закрыта для расшифровки — черт знает, что у «гения» на уме, — но возможность потенциального разрастания и наслоения ассоциаций делает его графику лишенной высказывания, то есть пустой. В этом смысле антикварный лубок наоборот наполнен «низовой» критикой власти или народной мудростью. В случае Пепперштейна на выходе мы получаем забавное психоделическое изображение, пастиш с отсылкой к детективам, Кеннеди, Ленину, перипетиям школьных лет или истории философии и искусства, но всегда без позиции, без отношения, но с какой-то неистовой уверенностью, что такая «отсебятина» может быть кому-либо интересна. 

Алек Петук: Совпадения

Пепперштейн не понимает разницы между искусством и творчеством. И если это непонимание могло критически работать в 80-ых годах, когда он начинал свой творческий путь, то сегодня его стоило бы признать художником, работающим на статус-кво. Walmart открыл новый магазин в лесу, а Павел нарисовал новую картину. При этом количество картин и другой творческой продукции напрямую зависит от финансовых потоков, которые сходятся на золотом ребенке. 

Параллельно с «Человек как рамка для ландшафта» Пепперштейна в Гараже открылась ретроспектива пакистанского художника Рашида Араина, постколониального художника, основателя критического журнала The Third Text. Араин не критически осмысляет навязанные западноевропейским искусством формы, и последовательно воспроизводит все доминирующие во второй половине XX века «измы»: постимпрессионизм, конструктивизм, минимализм, постминиманализм, поп-арт, — и разбавляет их азиатской картинкой или орнаментом. Следующим в экспозиции появляется образовательный класс в духе эстетики социального взаимодействия. Здесь Араин мог бы развернуть свои познания в историческом авангарде и использовать их, но вместо этого мы видим его зацикленное авторское высказывание, объектные наработки и разогнанную индивидуальность. К концу экспозиции творческий путь автора заканчивается на «Нео Гео», в смешном и неаккуратном исполнении Араина до боли напоминающее работы Питера Хейли.

Выставка «Рашид Араин. Ретроспектива» в Музее современного искусства «Гараж». Москва, 2019. Фото: Алексей Народицкий © Музей современного искусства «Гараж»

И Араин, и Пепперштейн способны только навязывать и творчески перерабатывать. Но если Араин воспроизводит властные формы и ситуации, не меняя их, то Пепперштейн продолжает делить с нами свое бесконечно счастливое беззаботное советское детство, которое вливается в серую российскую действительность желтыми ручейками. 

Иван Стрельцов: Сообщество

«Человек как рамка для ландшафта» ограничивает всю сложную социальную проблематику современного искусства репрезентацией одной единственной сообщности — отказавшейся от социальной солидарности галерейной богемы. Такая сообщность не задает инклюзии, доступной множественности авангарда, но, наоборот, исключает любого из этого горизонта, ревностно охраняя институциональную или галерейную «сиську». Если Хито Штейерль говорит об обращении к «бедному изображению», чтобы эмансипировать взгляд в эпоху интернета, то взгляд в «рамке» Пепперштейна вмещает только весь ужас визуального китча: гангстеров, олигархов, Жаклин Кеннеди и свою собственную любовницу. Для полноты «рамки» не хватает еще одного придворного художника: Лени Рифеншталь.

Выставка Павла Пепперштейна «Человек как рамка для ландшафта» в Музее современного искусства «Гараж». Москва, 2019. Фото: Иван Ерофеев © Музей современного искусства «Гараж»

«Бедным картинкам» и прекариям здесь места нет. «Рамка» создана, чтобы исключать и закрывать глаза. «Рамка» — идеологический сговор с реальностью и угол коммуналки, ставший постутопической тотальностью. 

Илья Дейкун, Мария Королева, Алек Петук, Ксения Кангина, Анастасия Хаустова, Иван Стрельцов