Аванесян А. Майамификация / пер. с нем. Алины Гордеевой. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2021.

Пятница 30.09.2016

«Благодаря присущей письму и ценообразованию способности генерировать новые контексты из своих цепочек <…>, письмо и ценообразование могут стать “процессом” истории. Способность, а не возможность, порождает историю; письмо и ценообразование являются образцовыми случаями создания истории». Жаль, что ты не был знаком с этой цитатой Эли Аяша¹, иначе вы с Кристофером могли бы включить ее в одну из сцен с Эли в его парижском бюро. Может быть, завтра тебе удастся поговорить на темы, которые волновали тебя в последние дни.

Настоящая причина твоего визита в Майами — завтрашний показ Hyperstition². Конечно, тебе не хочется в очередной раз говорить о содержании фильма. С другой стороны, ты сам всё это затеял и сознательно способствовал созданию фильма как PR-инструмента для мира искусства, жаждущего хайпа и нуждающегося в новой теории каждые несколько лет.

Ты решаешь записать несколько тезисов по темам, о которых позже планируешь кратко (и свободно) говорить:

• о задаче популяризировать другие, по твоему мнению, более релевантные дискурсы, а также о введении в дискурс, переполненный устаревшими академическими моделями мышления, более молодых, еще не профдеформированных субъектов;
• о манипулировании областью искусства, об использовании семиотической силы изображений, о принятии требований присутствия и его поэтическом проникновении;
• о поэтической активации другой темпоральности;
• о попытке выяснить (например, в рамках Hyperstition), как, находясь во времени, приходящем из будущего, можно создавать теорию, способную оказать какое-либо влияние;
• о том, что в фильме речь идет не просто о времени и нарративе, но и о том, что сам фильм повествует, опираясь на иную спекулятивную темпоральность, и производит фикцию.

Hyperstition — это не фильм о гиперверии, это само гиперверие, эксперимент в бесконечно податливом медиуме дискурса. Отправной точкой является гипотеза о гиперстиционном состоянии вашего настоящего, к которому (политическая) теория и философия еще не нашли практических подходов. И что в этом фильме ты попытался, используя коммуникационные стратегии XXI века (вместо обычных прежних механизмов власти и авторитета, которые с трудом переводятся на язык настоящего), несмотря ни на что воплотить в жизнь полусуществующие философские движения (спекулятивный реализм, aкселерационизм, ксенофеминизм). Фикционально и фрикционально. Или же это попросту фракционная кинофилософия?

Обо всем этом ты сможешь подробнее поговорить здесь, в Майами (Майами-фикция). Потому что в Институте современного искусства и ArtCenter в Южной Флориде, учитывая тех людей, которых Джин Морено и Наталия приглашали выступать за последние годы, можно ожидать подготовленную аудиторию. Это значит, что ты можешь отказаться от многословного вступления и сосредоточиться на темпоральности повествования, которую в то время — до твоей работы над комплексом времени и проектом постсовременности — ты еще объяснял в терминах финансовой теории. И лучшей отправной точкой для этого является Эли, которого здесь должны знать — так что тебе лучше продолжить просматривать свои записи.

Деривативная парадигма

В (политической) экономике, сформированной торговлей производными финансовыми инструментами, тот факт, что будущее предшествует настоящему, сопровождается признанием радикальной контингентности. Это тоже можно попробовать показать на примере Эли, который использует теорию контингентности Мейясу для своей собственной теории и практики ценообразования (в трейдинге).

В определенном смысле деривативы⁵ позволяют обрабатывать будущее, расширяя таким образом сферу того, что может случиться во времени. Они задают направление для новой темпоральности в спекулятивной финансовой системе. Когда есть волатильность⁶ и всё продолжается, время идет; когда же волатильности нет, время замирает, так или примерно так Эли объясняет этот феномен в своем интервью для фильма.

Традиционным примером влияния будущего на настоящее (которое, в свою очередь, формирует будущее) в сфере экономики, является кредитная система. Кредит всегда делал бизнес с будущим, а сложная кредитная система, безусловно, несет ответственность за ускорение настоящего. Для нынешней гегемонистской финансовой модели, которая радикальным образом строится на деривативах (в смысле формирования контингентности), это верно вдвойне.

Необходимость прийти к точному пониманию этой новой парадигмы производственных финансовых инструментов побудила написать книгу, которую ты сделал в прошлом году совместно с Джеральдом Нестлером⁹. Making of Finance включает в себя беседы с теми, кто изобрел мир, в котором вы живете (то есть вместо очередной дилетантской гуманитарно-научной книги об экономике вы собрали беседы с изобретателями и пользователями различных финансовых технологий о деривативах, о работе хедж-фондов, об алгоритмизации торговли и high-frequency trading). Одним из таких магических инструментов является формула Блэка-Шоулза-Мертона, используемая для расчета финансовых опционов. Эта формула (и, в частности, история ее изобретения и использования) является примером — for better or worse — пойетического акта (производства): создания и вступления в экономическую реальность, которая существует с тех пор. Несмотря на изначальные сложности в адаптации эта формула стала общепринятой и позволила легализовать торговлю деривативами (которая прежде воспринималась как разновидность азартных игр). В 1997 году ее изобретатели были удостоены Нобелевской премии по экономике.

Наряду с другими преэмптивными¹⁰ феноменами (как, например, в криминологии и психологии) происходящее на финансовых рынках, безусловно, является наиболее ярким доказательством фундаментальных изменений во времени, приходящем из будущего, или, говоря с финансовой точки зрения, в деривативной парадигме, в которую вы, сами того не заметив, вступили.

Если это так, то эстетические стратегии здесь не помогут; помогут только поэтические. В качестве первого шага необходимо понять неизбежную связь будущего и настоящего времени; вторым шагом будет трансформационное практическое истолкование этой спекулятивной темпоральности, которая уже закреплена в основных операциях вашей экономической системы.

Сложное во временнóм отношении настоящее, рассчитанное из будущего, натурализируется — то есть объявляется как нечто данное. И поскольку основанная на деривативах финансовая индустрия отказывается понимать или отрицает свою поэтическую (образующую реальность) практику, она подрывает прогрессивный потенциал для изменений настоящего. Реально существующая финансовая спекуляция приписывает имеющийся потенциал для изменений нового спекулятивного времени автоматизму, то есть логике безальтернативности.

Перефразируя Елену Эспозито¹², «настоящее зависит от будущего, которое в свою очередь зависит от настоящего, которое подстраивается под будущее». Это может и должно привести к тому, что настоящее будет исправлено с учетом лучшего будущего. Это не просто моральный призыв (к хорошему и свободному от спекуляций настоящему), но и эпистемологическое возражение. Всегда обеспокоенная своей якобы строго научной природой, финансовая система не задается вопросом о своем пробабилистском¹³ методе и неверно истолковывает свою практическую рекурсивность. Таким образом, постоянная вероятностная дедукция из прошлых данных (задним числом влияющих на настоящее) будущих событий упускает из виду изменение своих собственных параметров (изменение, основанное на том же рекурсивном шаблоне, который делает язык тем, что устанавливает парадигму). Поскольку исходящее из расчетов будущего настоящего рекурсивное воздействие на (настоящее) настоящее влияет также и на будущее. 

Почему бы не вернуться к вашей с Анке идее фундаментальной асинхронности настоящего. Чисто лингвистически выясняется следующее: прошлое когда-то было будущим, будущее станет прошлым, настоящее когда-то было будущим и т. д. С точки зрения финансовых технологий, это может быть проиллюстрировано еще более конкретно. Время всегда означает социально-политическую связь прошлого и будущего, чьи отношения никогда не бывают симметричными.

В мире финансов отношения прошлого, настоящего и будущего системно-зависимы. По мнению Сухейля Малика¹⁵, это означает, что такие фундаментальные механизмы как ценообразование — не что иное, как конструкции времени. В соответствии с новым спекулятивным пониманием времени деривативы не являются чем-то вторичным.

Вопреки целой армаде буржуазно-гуманистических полемик о деривативных финансовых продуктах, отказывающих последним в претензии на реальность или желающих подчинить их так называемой «реальной экономике», деривативные продукты онтологически первичны с точки зрения спекулятивной философии финансов.

Ценообразование как придание значения

Исходя из своего опыта работы трейдером, Эли Аяш определяет ценообразование как преднамеренное решение о действующем чрезвычайном положении экономической контингенции. Чего здесь не хватает, так это политической экономии или социального определения контингенции, а также размышления о том, что делать с этой контингенцией в рамках прогрессивной политики. Можно было бы определить контингенцию через ценообразование — например, в качестве страхования рисков. (Определение разницы между оцененной контингенцией, означающей степень абсолютной контингенции, и вероятностью, в конечном счете, является философской проблемой.) Таким образом, учиться у будущего значит смягчать или уменьшать риски, потому что в состоянии чистой контингенции (чем бы это было, чистым саботажем?) жить не очень комфортно.Цены — это конструкции будущего; они являются гиперстициями сами по себе. То, что настоящее никогда не бывает настоящим для самого себя, то есть то, что оно асинхронно, имеет свою экономическую обусловленность в ценах. В более сложном с точки зрения времени обществе становится ясно, что время — это просто другое название для главенствующего будущего. Вместо того чтобы мечтать о безденежной анархии, левым теоретикам и практикам, возможно, стоило бы сосредоточиться на соответствующей проверенной политической стратегии. Если позаимствовать блестящую дефиницию Джонатана Ницана и Шимшона Бихлера¹⁷ о том, что «капитал» есть не что иное, как форма власти и саботажа, возникает вопрос о том, каким количеством власти над будущим (а это значит и над контингенцией) обладает тот, кто устанавливает цены. Одно можно сказать наверняка: чем выше цена, тем больше контингенция. В любом случае, ценообразование не следует понимать просто как акт саботажа (гипотетическое уничтожение свободной конкуренции со стороны монополистов), но как акт контроля над постоянно присутствующей контингенцией. Хотя цены контингентны и подкреплены властью, они не являются предметом децизионистических решений в свободном пространстве. Скорее, цены богаты семантически. У них есть социальное и политическое значение. Они пишутся, как подчеркивает Эли Аяш, который снова и снова возвращается к письму как к главной теме в своей экономической практике: «Ценовой процесс — это процесс письма. Ценовой процесс является результатом подмешивания возможности к торговому потенциалу. <…> Мой риск — это риск письма».

Благодарим издательство Ad Marginem за любезно предоставленный препринт.

1. Эксперт в области ценообразования деривативов, сооснователь компании по разработке финансового программного обеспечения ITO 33, преподаватель New Centre. — Прим. S.
2. Фильм Армена Аванесяна и Кристофера Рота 2015 года, доступен в прокате по ссылке http://hyperstition.org/ — Прим. S.
3. Steyerl H. The Terror of Total Dasein: Economies of Presence in the Art Field // Discussion: DIS; http://dismagazine.com/discussion/78352/ (accessed September 5, 2017).
4. CCRU. Writings, 1997–2003. Time Spiral Press, 2015. P. 183.
5. Производный финансовый инструмент или дериватив — договор (контракт), по которому стороны получают право или обязуются выполнить некоторые действия в отношении базового актива. — Прим. S.
6. Изменчивость (англ. volatility) — статистический финансовый показатель, характеризующий изменчивость цены на что-либо. — Прим. S.
7. Хеджирование (от англ. hedge — ограда, изгородь) — открытие сделок на одном рынке для компенсации воздействия ценовых рисков равной, но противоположной позиции на другом рынке. — Прим. S.
8. Avanessian A., Nestler G. Einleitung. S. 24.
9. Интердисциплинарный художник, бывший исследователь в Forensic Architecture, участник Technopolitics working group совместно с Сильвией Экерманн. — Прим. S.
10. В межгосударственных и международных отношениях и в международной политике преэмпция (франц. — «préemption»; англ. — «preemption») означает опережающий захват или иное силовое действие на опережение. — Прим. S.
11. Ibid. Einleitung. S. 15, 22.
12. Профессор социологии в университете Билефельда и Болонском университете в Италии. — Прим. S.
13. Пробабилизм (от лат. probabilis – вероятный) — вероятностный стиль мышления, характерный для развития современного научного познания, противоположен детерминистическому подходу. — Прим. S.
14. Malik S. The Ontology of Finance: Price, Power, and the Arkhederivative // Collapse: Philosophical Research and Development. No. 8. December 2014. P. 716.
15. Обычно переводят как Сухаил Малик, политический философ и теоретик искусства, содиректор программы MFA Fine Art, Голдсмитс, Лондон. — Прим. S.
16. Ibid. P. 755.
17. Политические экономисты, создатели через анализ политической экономии войн и глобализации теории власти капитализма и теории дифференциального накопления (Capital as Power: A Study of Order and Creorder, 2009). — Прим. S.