Блиц: Антидепрессанты

Художники (-цы) и работники (-цы) культуры рассказывают о своем диагнозе и психическом расстройстве, медикаментозной терапии и влиянии антидепрессантов на жизнь и творчество.

От редактора

Десять лет назад я сломалась. Это стало понятно не сразу — довольно долго я продолжала функционировать по инерции: ходила на работу, встречалась с друзьями, путешествовала. Но одним довольно обычным утром я не смогла встать с кровати. И было решительно непонятно, что происходит: еще вчера ты ведешь активную жизнь, а сегодня сложно просто почистить зубы.

За последние десять лет в России психотерапия превратилась из чего-то «для психов» в здоровый гигиенический минимум, а о депрессии и психических расстройствах стали писать и говорить открыто. И если бы тогда, десять лет назад, мне на глаза попался толковый текст о депрессии и тревожном расстройстве, мой путь обратно был бы значительно короче. Из-за стигматизации психических расстройств мы мало знаем о том, как они проявляются, как с ними жить и что делать, как помочь себе или близкому. Болезнь мимикрирует, прикидываясь то дурным характером, то плохим настроением, то переутомлением, пока не превращается в лавину, которая сметает все на своем пути.

Мы поговорили с пятью художниками (-цами) и работниками (-цами) культуры о том, почему они решили принимать медикаменты и как это повлияло на их жизнь и творчество. Мы выпускаем этот текст, чтобы для кого-то путь обратно в нормальную жизнь стал проще и короче. Вы не одни. 

Кажется важным напомнить: никогда не назначайте себе лечение самостоятельно и не отменяйте назначенное лечение, не посоветовавшись с лечащим вас врачом. 

ОБ

Alfred Sisley, Les Carrieres a Veneux au Soleil, 1880

Анна Ротаенко, художница

В российском обществе все еще сильны предубеждения: память о карательной психиатрии, наркофобия и эйблизм. Тем не менее, практика mental health self-care сейчас стремительно развивается. Все больше людей обращаются за помощью и получают диагнозы, начинают лечение и психотерапию. Я, как и, наверное, большинство моих близких друзей и ровесников, принимаю антидепрессанты.

Причина, как мне кажется, здесь не классовая — не в том, что люди умственного труда подвержены неврозам больше остальных, а в том, что образ жизни, медиавключенность, гибкость и изменчивость позволяют люмпен-фрилансерам, когнитариату и работникам цифровых индустрий быстрее отбрасывать стереотипы и пробовать новое. Кроме того, у нас есть хоть какие-то возможности для этого — не столько финансовые, сколько связанные с культурой потребления. Забота о себе — это то, что хочется купить за любые деньги.

Подбор лекарств занял много времени. До этого около десяти лет я периодически прибегала к помощи психотерапевтов различных школ. Мне становилось то лучше, то хуже, но, можно сказать, все это время я была в депрессии. А затем стало понятно, что психотерапии недостаточно, мой мозг просто работает иначе. И я решилась на медикаментозное лечение, которое продолжается 1.

Невозможно изменить личность, отношение к искусству и подачу идей с помощью таблеток. Мы все употребляем различные вещества, которые влияют на нашу нервную систему: еда, витамины, алкоголь, кислород — это та же химия. Терапия и антидепрессанты помогают точно так же, как другие лекарства, а работа с телом дает мне возможность продолжать жить с одной почкой и другими заболеваниями и одновременно функционировать в художественной системе.

Депрессия нарушает гормональный фон, влияет на умственную активность и  эмоции. Иногда я просто не могу прийти на мероприятие, потому что панические атаки настигают каждый день при выходе из дома, а посещение выставки или дискуссии, любое столкновение с социумом, заканчивается слезами. Невозможно работать, потому что ангедония не дает получить никакой радости или веселья даже от самых интересных проектов. Но эти симптомы можно ослабить медикаментозно — в тяжелой депрессии самоубеждение не помогает.

Страшно, что государство недружелюбно относится к людям, принимающим лекарства. Например, в случае арестов людей, которые заказывают назначенные врачом антидепрессанты из Европы, или реформы ПНИ, благодаря которой множество людей получили диагноз «шизофрения» просто для статистики. Я сталкивалась как с непониманием знакомых, так и с плохими врачами, которые могут травмировать обратившихся к ним людей. Особенно «забавно» было прийти на прием к профессору суицидологии, который надо мной подшучивал и в конце сказал, что ничего (в смысле выжить) у меня не выйдет.

Но так с любым заболеванием: нужно пройти множество врачей и найти своего. Полезно и самостоятельно изучать информацию по теме — ведь участковый в поликлинике не будет заниматься комплексной диагностикой, учитывающей все факторы риска. Чтобы защитить себя в обществе, приходится отсеивать агрессивных людей, тех, кто не готов услышать объяснения.

Alfred Sisley, The Chemin de By through Woods at Rouches-Courtaut St. Martin’s, 1880 

Полина Музыка, художница 

Я начала пить антидепрессанты после психоза в 2016 году. Начала с ципрамила, набрала 10–15 килограммов, которые не особо ощущались, но были заметны на весах. Ципрамил мне слабо помогал, дозировки росли, и я решила пойти к психотерапевту. Первая терапевтка была сухой и судила о моей личности на основе моих телесных проявлений, что меня смущало. Затем я начала читать книги Ирвина Ялома 2, и они помогали гораздо больше, чем терапия, поэтому я ушла от своего врача. Меня перевели на амитриптилин, и через три дня у меня началась ремиссия. 

Как потом я поняла, это была мания. Я могла целыми днями с утра до ночи рисовать под музыку, фотографировать себя в ярком макияже и нелепых самодельных нарядах из мусора а‑ля Миша Коптев. Тогда же и появился мой инстаграм-аккаунт sexy.puke 3, о котором снимал видео Хованский и который за полгода набрал 10 тысяч подписчиц. В первый маниакальный эпизод появились все те снимки и образы, которыми я знаменита, появился вектор моего творчества. Я раскрылась.

Мания сменилась психозом, и я до сих пор помню его первое проявление: я ехала в метро и не понимала, что разговаривающие в вагоне люди знакомы. Мне казалось, что двое или более случайных людей просто без причины начинали болтать. Психиаторка сказала, что это «довольно психотично» и повысила дозировку нейролептиков. О том, что мне нельзя пить амитриптилин, я узнала уже через несколько лет от другого врача, который поставил мне диагноз «биполярное расстройство». 

Долго продолжались мои свидания с лекарствами, и в ночь с 31 декабря на 1 января 2018 года я полностью отказалась от антидепрессантов и больше к ним не возвращалась. Во время депрессии мне казалось, что я не люблю своего мужа, что я ни на что не способна, что я ничего не делаю и что никакой депрессии у меня нет, а я просто ленивое говно. Я думала, что манипулирую врачами, приукрашивая свое состояние, и именно поэтому мне ставят диагноз «депрессия». Когда я выходила в ремиссию, это было лучшее время в моей жизни, я любила себя и всех вокруг. Но на самом деле из ремиссии тогда я выходила в манию.

Окончательным выходом из депрессии стала терапия с потрясающей женщиной. Она научила меня не требовать от себя слишком многого, вести дневник и записывать успехи, делать маленькие шажочки. Я помню, как выходила с мужем на улицу, чтобы бесцельно пройтись 100 метров и обратить внимание на прикольные вещи вокруг. Это помогло. Терапевтка научила меня не ставить на себе крест (мол, «я ничего не чувствую»), а осознать, что чувства, особенно радость, я просто-напросто не осознаю и не замечаю. 

Я считаю, что антидепрессанты необходимы только в крайних случаях, когда сложно совершить малейшее усилие: встать с кровати, помыться, приготовить еду. С депрессией можно справиться с помощью терапии и дневника, на одних лекарствах войти в ремиссию крайне сложно, нужна работа со своим мышлением. Важно помнить, что слезать с антидепрессантов нельзя ранее, чем через полгода после начала стойкой ремиссии, на медикаментах набирают вес, лекарства уничтожают либидо (но некоторые могут ненадолго увеличить). Спустя три года с начала лечения я до сих пор асексуальна — сначала из-за амитриптилина, теперь из-за большой дозы нейролептиков. Я получаю мало удовольствия от секса, меня сложно возбудить, и это большая трагедия для меня, т. к. секс играл большую роль в моей жизни. Но важно также понимать и помнить, что без таблеток вам может быть хуже, чем на них, и иногда необходимо принести что-то в жертву.

Alfred Sisley, Effet de neige Louveciennes, 1876

Мария Королева, художница и редактор Spectate

Я из тех, кого в школе, университете и на работе за спиной называют «прибабахнутой». Не так давно с помощью бесплатного врача, предоставленного мне по соцпакету, я поняла, что, выражаясь необидным языком, это называется «женщина с расстройством аутистического спектра», и теперь, когда это часть моей идентичности, мне стало намного проще жить.

Жиль Делез был в курсе, что диагнозы «шизофрения» и «аутизм» раньше считались синонимичными, но на самом деле они антагонисты: производящая энергия «шизы» сталкивается в обществе с подавляющим порядком, и этот порядок вызывает аутизм. В «Анти-Эдипе» (1972) они с Гваттари пишут, что люди, лежащие в ПНИ и больницах, на самом деле аутизированы обществом, их «машины желания» оторваны от реальности, в то время как реальный «шизик» 4 бродит по улицам и мечтает о революции. Так вот, каждый из нас может быть им, даже я, когда отказываюсь быть несвободной.

Давайте побудем шизиками вместе и зададимся вопросом: что такое коммерческая эстетика? Почему нормального человека можно на нее натаскать за пять лет «Британки» или два года «Базы», а меня нельзя? В юности я была либертарианкой и искренне хотела продаться, приносила преподам и старшим товарищам ворохи малоформатной графики, «уникальных товарных предложений», только чтобы получить отлуп с формулировками вроде: «Интересно, но слишком сильная идиосинкразия». И почему нормальные люди говорят о коммерческой эстетике с презрением, но при этом как о чем-то, что следует в себе тренировать? Они не видят в этом противоречия? Не похожа ли эта эстетика на сорокинское дерьмо, которое надо терпеть и жрать? И не похоже ли все искусство, которое выставляется институционально, да и подпольно-институционально тоже, на, в широком понимании, коммерческую эстетику, от которой всех тянет блевать, но которую надо принародно заталкивать в себя, чтобы считаться нормальным? Ведь малые институции делают выставки в пику большим, и, так или иначе, следуют той же парадигме, не делают никакого другого искусства.

В жизни я такая же, как моя эстетика. Люди смотрят на меня как на интересный, но дефектный товар со слишком сильной идиосинкразией.

А теперь антидепрессанты. Кстати, сегодня я забыла их принять, привет Брайану Молко, и у меня предательски дрожат руки. Я пью их потому, что когда меня настигает аффект, на меня накатывает девятибалльная волна ужаса и смятения, и обычно я делаю себе больно, чтобы его унять. Врач очень беспокоится по поводу такой сильной тяги к саморазрушению, и, чтобы я этого не делала, я пью антидепрессанты и все остальное для тревожных шизиков, но в малой дозировке. Как именно они влияют на то, какая я художница или, выражаясь в бюрократических терминах нашей сферы, теоретик искусства, я, честно, не знаю. Предположу, что никак.

Я прослушала два раза от начала и до конца доклад о современной системе ПНИ Нюты Федермессер. Меня саму родственники полжизни стращали ПНИ, чтобы я быстрее и эффективнее социализировалась, поэтому делезианские аутисты в стенах институций — это мои братья. И я ничему вообще не удивилась, все ровно как в бабушкиных страшилках: «Привяжут к кровати, будешь под себя ходить. Плохо ты кончишь, в петлю залезешь». Ужасно, что люди вроде нас боятся просить бесплатной паллиативной помощи в диспансере во время, когда общение совсем не складывается и душит депрессия. А вместо помощи общество окончательно нас выбракует и раздавит вонючим от пота и говна термоодеялом в 40 килограммов весом. Перестать делать людям физически больно в ПНИ — минимум того, чего мы все должны добиться, «нормальные» и нет, чтобы нам перестало быть страшно. 

Alfred Sisley, Apple Trees in Flower, Louveciennes, 1873 

Андрей Ишонин, художник и работник культуры

Я сторонник медикаментозной терапии, потому что сам прошел через нее, и, в отличие от других способов лечения, она дала ощутимый и долгосрочный результат. Многие перекрикивают меня на этом поле мнений, предлагая альтернативное лечение: молитвы, спорт, йога, диеты, защита от излучений. Но многие и не знают, что такое тяжелая депрессия, перерождающаяся в психотическое состояние, когда каждая клеточка твоего тела молит тебя о суициде, а все тени в мире говорят, что ты уже в их власти: твое нахождение среди освещенных материальностей равносильно сгнившему пню.

Разговор о том, как антидепрессанты влияют на жизнь, в моем отношении и отношении моих товарищей, с кем я лечился в НИИ, является не совсем корректным. Вопрос, скорее, надо поставить так: «Что дают антидепрессанты?». Они дают продолжение жизни, которая готова была прерваться. Я жив, потому что начал принимать антидепрессанты. Уже после этого я начал заниматься искусством как художник и перестал слушать тех, кто меня угнетает и пытается унизить. Я поменял круг общения — художественное сообщество с лояльностью приняло меня. Здесь вообще нет разделения на нормальных и ненормальных. Оставшиеся из прошлой жизни товарищи с человеческим пониманием относятся ко мне и моим проблемам. Сперва им было интересно (ведь есть общественное умалчивание), что я чувствую, как ведут себя психиатры, помогают ли таблетки. Я снял пелену стереотипов с их глаз и продолжаю делать это дальше с иными заблуждающимися. Случалось, что мой диагноз использовали против меня, но меня это не задевает. Мама очень боится слухов и осуждения меня как «больного» и ее как матери этого «ненормального». Унизительные предрассудки очень крепко сидят в нашей культуре, предстоит огромная работа по избавлению от них. А мне хотелось бы внести в нее свой вклад.

Сейчас я наконец-то занялся тем, к чему всегда стремилась моя душа, — искусством. И если бы не лекарства, ничего этого не было бы — я был бы мертв.

Alfred Sisley, Langland Bay, 1897

Аноним, работница культуры

Я пью антидепрессанты 12 лет с тех пор, как у меня появились панические атаки. Их причиной был алкоголь и эмоциональная, так называемая богемная жизнь, когда нет преград и не думаешь об опасности (наркотики я никогда не употребляла).

В связи с этим я начала пить антидепрессанты — они снижают, но не радикально, тягу к алкоголю. В любом случае, мне пришлось отказаться от спиртного. Первые два года был сильный стресс: кардинально изменился круг знакомых, я перестала встречаться с компанией своих друзей. Вот это реально тяжело. 

Антидепрессанты мне лично очень помогли, и я четко понимаю: если их отменить (что я пробовала), то надо менять отношение к жизни —  уезжать на природу и пить травяной чай. Так как я этого не хочу, то я решила для себя, что мне важнее. Антидепрессанты нисколько не влияют на художественный процесс. Через пять лет после начала их приема и полного отказа от алкоголя мозг стал работать, я ощутила прилив интеллектуальных сил и смогла сделать нужные мне шаги в искусстве.

Я считаю, что если человек/художник болен, не надо истязать себя и надеяться на разговоры: это не поможет и вы реально потеряете время, так как мозг съедается этой отсрочкой. Важно осознавать, что эти болезни — химический процесс и все. Если психоаналитики советуют не принимать лекарства, то они преступники. Если вы думаете, что беседы про папу, маму и детство помогут вам вылечиться, то это наивно. Вы можете получить даже обострение, вызывая в себе ложные причины стресса.

Я практически не знаю художников, которые в той или иной степени не обладали бы психическими отклонениями. Многие даже бравируют тем, что лежали в дурке. Мой всего-навсего антидепрессантный статус просто смешон по сравнению с более жесткими состояниями и выходом из них. Так что никакой стигматизации я никогда не испытывала. Сейчас молодые люди слишком болезненно воспринимают свое лечение от психического недуга. Нужно правильно лечиться и обращаться к проверенным специалистам, не верить первому попавшемуся психиатру. Чем стандартнее диагноз, тем проще с ним работать. Надо понимать, что психическая болезнь не контролируется силой воли.

Я даю этот комментарий анонимно, так как это связано с работой и партнерскими обязательствами, с правилами в получении тех или иных документов. Если кратко, антидепрессанты не влияют на восприятие, понимание и осмысление искусства, своего места в художественном процессе. И в моем случае это сознательный выбор.

От Spectate: «Берегите себя, мы всех вас любим».


Текст собирала Анастасия Хаустова и редактировала Ольга Белова



  1. и по сей день. — Прим. ред.
  2. р. 1931, американский психиатр и психотерапевт, доктор медицины, профессор психиатрии Стэнфордского университета. — Прим. ред.
  3. сейчас удален. — Прим. ред.
  4. le schizo — персонаж книги «Анти-Эдип». — Прим. ред.