Черта — любая черта, нанесенная на лист бумаги, — не признает важным тело, тело плотское, тело гуморальное; черта не дает доступа ни к коже, ни к слизистым оболочкам. О чем она говорит, так это о теле, которое можно царапнуть…

Ролан Барт о Сае Твомбли

В последние три года в российском искусстве в поисках смыслов и порой даже оправдания самого права на создание произведений приобрели значение темы, которые прежде существовали на периферии и имели другие коннотации. Одна из них — переживание травматического опыта: от всеобщей трагедии до более узких отсылок к физическому ощущению боли, незалечиваемым ранам, психическому давлению. Через сюжеты больниц и психических расстройств ряд художников в своей практике вскрывают нарывы общества, проводят аллюзии на политическую ситуацию, используют метафоры страха и безнадежности. 

Однако цикл «Поликлиника» Татьяны Чурсиной, на ту же тему боли, подавления и одиночества, создавался задолго до текущих событий — с 2012 по 2015 годы. Тогда этот проект оказался на обочине — выставка в галерее «Ковчег» (2016) не имела практически никакого резонанса; выставка в галерее Futuro в Нижнем Новгороде (2021) также прошла довольно незаметно¹, да и самой авторкой эта серия воспринимается как перевернутая страница. В 2022‑м, после оцепенения, она продолжила проект «Любовь осьминога и лягушки» на тему личной жизни, любовных отношений и сексуальности.

Тем не менее, как зритель, возвращаюсь к этой серии Чурсиной, оставленной ею самой в прошлом. И этот текст — попытка разобраться, перепроверить свои наблюдения от столкновения с этими работами. Поскольку у меня не было подобного травматического опыта, в какой-то момент они показались мне нарциссическими — про авторскую боль, которую я не могла разделить. В то же время, привлекала ее работа без оглядки на кого бы то ни было, практически в стол, ее сосредоточенность на поиске точного выражения своих чувств и переживаний  через линию, формат, материал, — в рамках традиционного медиа — живописи и графики, казалось бы формальных вопросов из истории искусства. 

Как оговорилась сама авторка, за этим стоял тяжелый личный опыт, который она «перемалывала»². Проект «Поликлиника» рассказан от первого лица, оказавшегося внутри государственной лечебницы, во многом сохранившей признаки советского бесчеловечного отношения к пациентам. Но в процессе работы она уходила от личной конкретики, выводя осмысление на более общий уровень — столкновение с медицинской системой как бездушной и подавляющей, где пациент оказывается с ней один на один и должен сам выкарабкиваться из кризисной ситуации. 

Как известно, в целом государственная российская медицинская система в отличие от западной довольно закрытая — в обычных стационарах строго обозначены часы посещения больных³, на практике запрещено присутствие партнеров и ближайших родственников в родильных домах⁴, родителям жестко ограничено по времени посещение детей старше четырех лет, и большую часть времени они остаются одни⁵. Этот регламент психологически угнетает пациентов. Кроме того, есть два типа государственных больниц, где человек оказывается в полной изоляции от внешнего мира — инфекционная и психиатрическая. Последняя, как отмечается и международными организациями, и представителями независимых российских ассоциаций, не только до конца не была реформирована после падения Советского Союза, но в последние годы претерпела регрессивные изменения. Вместо получения помощи пациенты оказались практически узниками, вместо терапии применялось подавление, приводящее к еще большей эмоциональной угнетенности⁶.

В российском искусстве появлялись и другие проекты, затрагивающие указанные проблемы и вскрывающие суть патерналистских отношений между врачом и пассивным положением больных — от метафорического прочтения как модели власти и подчинения на государственном уровне до прямого свидетельства об условиях в замкнутых лечебницах. Одна из наиболее пронзительных — «ПНИ. Самая закрытая выставка России» (2024)⁷, инициированная Нютой Федермессер. Куратор Георгий Никич собрал экспозицию из фотографий Юрия Козырева и работ людей, живущих в диспансерах (многие работы датируются 2013–2017 годами). Документальность больничного быта, искренность и непосредственность, характерные для подобных произведений, оставляют сложный клубок чувств. Безысходность от убогости обстановки, которая является своего рода слепком, отпечатком положения этих людей в обществе, хрупкость и уязвимость личностей, отображенный их внутренний мир — все взывает к эмпатии зрителя.

Есть и более ранний проект «Распорядок дня» (2011–2012) Марии Сафроновой, из того же круга суриковских выпускников, что и Татьяна Чурсина. Контекстуальный ряд различных трактовок обозначенной темы можно продолжить, но в данном случае важнее подчеркнуть, что все эти произведения создавались независимо друг от друга. Поэтому речь не идет о диалоге, даже если авторки и авторы знакомы и работают в схожих пространствах, как в случае Татьяны Чурсиной и Марии Сафроновой. Сухая реалистичность живописи последней не только инструмент свидетельства — она во многом обусловлена непреодолёнными рамками советского академического образования, — но и метод отгораживания себя от изображенных лиц в выстроенных перспективных коробочках. Получив доступ в мужское отделение ПНИ для подготовки этой серии, Мария Сафронова остается на позициях стороннего равнодушного наблюдателя, которого отталкивает не только обстановка, но и изображенные персонажи — дерущиеся, чистящие зубы, толпой вкручивающие лампочку и т.п. 

У Чурсиной — сопряжение эмоционального накала, бессилия и отчаяния, а затем принятия, прочуствованных на собственной шкуре, с помещением зрителя внутрь телесной оболочки протагониста. Минимум найденных художественных средств позволяет обнажить свою и увидеть чужую боль, а зрителю соотнести представленные образы с собственным опытом.

* * *

Окончательное название «Поликлиника», выбранное художницей, российского зрителя несколько сбивает с толку. Строго следуя определению, поликлиника в России служит «базовым уровнем медицинского обслуживания населения», она входит в состав объединенной больницы или является самостоятельным учреждением. Но собственно поликлиника в России — это не стационар. В описаниях и в интервью художница старалась избегать конкретизации места, диагнозов, и поэтому даже не сразу понятно, почему в живописи и графике этой серии на зрителя обрушивается сложный комплекс чувств, совсем не тех, которые испытывают в поликлиниках. Все работы этой серии показывают длительное пребывание человека в больнице, но какой именно не указывается. В интервью, подписях к некоторым работам, в аннотациях критиков акцентированы чувство одиночества и использование психиатрических терминов — «это рассказ о холоде, одиночестве и внутреннем разговоре человека»⁸; «Чурсину интересует механизм психологической защиты, при котором человек начинает воспринимать происходящее с ним так, будто это происходит с кем-то посторонним. “Этот механизм полезен, — считает художник, — так как он позволяет человеку защититься от избыточных, непереносимых эмоций, но в случаях чрезмерной активации данного механизма появляются диссоциативные расстройства, размножение личности»⁹; «Татьяна Чурсина рискованно берется не только перевести психологические, даже психиатрические, ощущения человека на визуальный язык»¹⁰. Однако даже эти выжимки не дают однозначного прочтений серии. Это может быть взгляд испуганного ребенка в детской больнице, измотанного пациента в послеоперационном отделении, «узника» в психиатрической и т.п. 

Тем не менее, название «Поликлиника» для рассматриваемого проекта было выбрано не случайно; очевидно, оно использовано с двойной целью. Само звучание слова акцентирует своего рода диагноз: в русском языке существует выражение «у него клиника» — как грубая, уничижительная характеристика тяжелого душевного состояния человека. В то же время слово «Поликлиника» несколько снижает драматизм темы и всей серии. Возможно, снижает сознательно — в интервью художница отметила «нежелание возносить свои проблемы, так как это неловко /…/ важнее не причина художественных работ, а сами работы»¹¹. В буквальном смысле более соответствовало бы действительности — «Больница», но оно пробуждало бы чувство снисходительного сострадания. Первоначальное наименование серии — «Симптомы»¹², но оно было также отброшено. Слова художницы о неловкости обсуждения собственных проблем, с одной стороны, вскрывает стигматизацию такой интимной темы, как болезнь. Но эта сдержанность позволяет также переносить толкование места действия, породившего этот художественный проект, на любую аналогичную обстановку в других больницах.

Входящие в цикл «Поликлиника» работы разнородны по художественному языку и задачам и делятся на три блока.

Первая часть серии — живописная. Четыре холста большого формата: «Без названия» (100х100 см), «Поликлиника» (180х290 см), «Вечер» (100х100 см), «Врач» (100х100 см), все 2012 года.

«Серия началась с масла в 2012 году. Я тесно столкнулась с больницами и поликлиниками, в которые нужно было ходить часто. В течение нескольких лет мне было сложно. /…/ Работы первого периода про ужас, отторжение, злость, обиду, унижение и бессилие. Дерганая, нервная пластика, эффект потёков, контрастная композиция пятен, пространство наполнено информацией: видно движения мазков, характер линии, все написано как будто за один раз»¹³.

Нервная пластика, контрасты цвета и эффекты потеков появились не без влияния немецких экспрессионистов и школы Павла Никонова. На давней выставке его учеников (галерея «Ковчег», 2010), где выставлялась и Татьяна Чурсина, подобный язык был едва ли не расхожим. Потеки краски объяснялись Никоновым как включение неконтролируемых витальных процессов в живопись. После знакомства его учеников с американской и европейской живописью ХХ века, неизвестной во время учебы в институте, они были переосмыслены как признак современного искусства и порой просто становились модным приемом. Чурсина всегда старалась нагружать эти потеки смыслом. В картине «Врач» они воспринимаются как завеса бездушия врача и материализованные брызги его злобы; в «Поликлинике» — стекают как капли крови по ногам ожидающих в коридоре людей, которые жмутся от боли и унижения. Перед лицом человека, желающего закрыться и ничего не слышать, брошенные широкие мазки и струи краски сгущаются в наэлектризованное пространство («Без названия»).

Мотив лица, закрытого красной тканью или пластиной, повторится в единственной трагической работе 2022–2023 годов — «Портрет № 11». В этом условном автопортрете изначально было написано «лицо» лягушки, а мазки красного и брызги серого воспринимались как крик отчаяния от бессилия перед ужасом происходящего. После художница закрасила голову лягушки красным бесформенным пятном, как пояснила, чтобы уйти от прямолинейности. Закладывала ли художница в окончательный вариант отсылку к известной работе ценимой ею Ирины Наховой «Руководящий состав» 2013 года и можно ли трактовать эту работу в плоскости самокритики — вопрос открытый.

К серии «Поликлиника» близка работа «Девочка» (2012), она написана на нарочито сшитых кусках холста, которые вызывают ассоциации с порезами. В этом силуэте та же зажатость, стиснутость позы, как у фигур в картине «Поликлиника», а композиционная аналогия с фигурой в центре и смазанным верхним правым углом — как будто от резкого поворота головы, — работа «Врач». Эти два хоста таким образом зеркалят друг друга, становясь на бинарном уровне аверсом и реверсом — девочка, как и остальные пациенты, съеживается от бессилия перед ним, а врач в тисках своей злобы. Практически везде доминирует белый фон, замешанный на грязно-желтоватых или коричневых оттенках. Этот визуальный прием порождает ассоциации с неприятными больничными запахами, присущими подобным заведениям.

О второй части этого цикла сама художница написала: 

«Эти работы продолжили начавшуюся в 2012 году серию-исследование. Рисунки были сделаны в больнице, в которой я провела 10 дней. Больница была крепкого советского дизайна, было чисто, бедно, прохладно. С этих рисунков началась следующая стадия: бессилие. Такие достаточно репортажные вещи, которыми я документировала все, что находилось вокруг меня. Мне это помогало привыкнуть и сосредоточиться на работе»¹⁴.

В рисунках этого этапа, выполненных на ватмане А3, белый фон не был задействован как пространство, а просто как фон бумаги вокруг небольших зарисовок. Эти рисунки действительно почти документальные. Профессионально выполненные, фиксирующие окружающую больничную обстановку — в них нет того, что в искусствознании называют образом. В них лишь намечены сюжеты.

Последняя часть серии включает графические листы формата А1 и работы на бумаге, натянутые на подрамник. 

«Живопись и документальная графика закончились, потому что закончились тревога, злость, опустошение. Пришли тишина, одиночество и спокойствие. Для них нужен был материал, который не был бы таким ярким, особенным. Я хотела найти материал без лица, чтобы ничего не мешало для моей мысли и линии. И я его нашла. Соус на бумаге наконец превратил в визуальный ряд мои мысли и чувства, завязал пространство, расстояния, толщины, пятна с моим отношением. Эта находка стала моим счастьем, я никогда так точно не попадала материалом в свои мысли»¹⁵.

В этой части серии все изображения словно очищаются от лишней проработки и цвета, сводясь к единственно нужным линиям и пятнам. Здесь белый фон уже задействован во всю мощь. «Обожаю бумагу и соус. Проведешь линию и пространство уже задышало, тут же появляется глубина. С холстом такое невозможно»¹⁶. Попытка сделать то же самое на холсте вскрыла невозможность перевода одного материала в другой, линия не скользила, а цеплялась за фактуру холста. Соус в силу своей мягкости, маслянистости и сочности помимо идеального варьирования линии дал скольжение и насыщенность, что не позволяет уголь или графит. За счет этого скольжения линии разрезают пространство листа как ножевые порезы.

Изменения произошли и на уровне сюжета. Когда художница говорит, что «для меня это абсолютно реалистичное искусство»¹⁷, то при всей минималистичности её языка в этой части серии особенно четко проступает та самая реальность конкретного казенного окружения, серость и безликость уродливых городских пейзажей, больничных зданий и соседних домов, до боли знакомых постсоветскому человеку. Даже у пациента с легким диагнозом возникает чувство страшной тоски от убогости окружения, когда взгляду не за что зацепиться, отдохнуть, если не считать неба за окном и редкого дерева. В работах Татьяны Чурсиной всё это окружение узнается моментально — больничные коридоры, подоконник с засохшими цветами, чахлые деревья во дворе, вид из окна на окно панельного дома напротив. Такая архитектурная неразбериха уже сама по себе безотрадна, поскольку подобные панельки похожи до степени смешения на советские больничные корпуса. 

В живописной части серии внимание к окружающему оставалось на втором плане, сочувствие проступало подспудно. В графике авторка как будто оглядывается по сторонам. Отсюда фокусировка на фрагментах — глаз упал на угол подоконника, потолок, картонку между деревьями, уткнулся в белое поле дверной плоскости с номером палаты, когда не видишь саму дверь целиком. В работе «Коридор» взгляд скользит по линии стыковки пола и стен, как бывает, когда идут опустив голову или сидят покорно в ожидании своей очереди в кабинет. 

Ощущение холода обстановки и чувство одиночества, зафиксированные в рассматриваемых листах, спровоцированы изоляцией в российских больницах. Проект «Поликлиника» рассказывает о реакциях на окружающую действительность и их осмыслении. Обсуждения болезней и описания диагнозов здесь оставлены в стороне, равно как умалчиваются и причины нахождения в данном месте. Можно было бы дать простое объяснение, что тишина и покой — закономерная стадия после тяжелого периода, о чем писала и сама Чурсина¹⁸. В заключительной части, наряду с перечисленным, отчетливо проявлено состояние спокойствия, когда можно задуматься, посмотреть вокруг. И именно этот аспект перевешивает в завершающем цикле все остальное. Состояние покоя передается простым приемом — за счет отсутствия движения, в крайнем случае оно очень замедленное. В самих работах акцентированы неуютность, промозглость зимы с рыхлым снегом, но в конечном счете важна чистота белого пространства листа и визуальная значимость линий и пятен, когда зритель едва ли не наслаждается их красотой и мастерством.

Вместе с тем в этом спокойствии заложена двойственность. Внешне проявлена тишина и покой, но конфликтность в том, что за ними опустошенность, так как внутренняя гармония и умиротворенность отсутствуют. При созерцании этих работ начинает проступать другое чувство — не столько жалость к себе, сколько сочувствие к тем самым чахлым деревьям, неполитым цветам, прогуливающимся инвалидам. «Я долго стояла и смотрела, рассматривала…». Как беззащитное животное, изучающее окружающую обстановку, и ему эта обстановка не нравится, потому что она чужая, а главное — неприятная. Угловатые линии смятых простыней, потому что такими могут быть только чужие больничные койки. Отчасти — чувство обреченности от бессилия изменить ситуацию и понимание, что в такой обстановке любому будет не по себе. 

Закрытием темы больниц стала инсталляция «Размножение личности» в собственной мастерской. Здесь были спрессованы все переживания — тревога, столкновение, отторжение, попытка дистанцироваться, невозможность вырваться.

Казенная среда ощущалась почти физически. Мастерская-квартира в доме на безликой городской окраине своим довольно неприглядным белым пустым пространством напоминала коридоры лечебницы. Психологически посетитель попадал в ловушку больничной среды, из которой невозможно уйти на волю. Черные полотна на окнах как ящики запирали пространство; кресло посреди комнаты, нелогично развернутое по диагонали, тормозило зрителя; ванна, наполненная мутной водой вызывала чувство брезгливости, тем самым выталкивая посетителя из помещения. По замыслу художницы, зрители должны были обуть резиновые сапоги, предусмотрительно оставленные перед ванной, и опустив ноги в воду, посидеть на бортике. Инсталляция таким образом была выстроена на противоречиях, сбивающих с толку и выводящих из равновесия — между предложением и отторжением, разглядыванием и спотыканием. 

Рисунки без рам и границ были написаны прямо на стенах с ободранными обоями. Некоторые сюжеты были выбраны из документальных зарисовок, очень маленькие, почти миниатюрные на фоне пространства стен. Рядом с ними по контрасту сцены большого формата — вид на лестничную клетку около лифта, столовая. Как описала сама художница: «Пространство поделено нелинейно, ни один нарративный ключ не подходит, ты либо принимаешь предложенную реальность, либо испытываешь тревогу, и упорно пытаешься остаться наблюдателем». Из мебели помимо кресла были лишь табуретка под планшетом и кушетка, имитирующая больничную. На хлипких ножках, накрытая белым полотном, она была изолирована выкрашенной белой краской частью полом и не предполагалось, что на нее можно присесть и тем более прилечь. Зрителя сталкивали с этой диссонирующей реальностью и погружали в состояние тревожности от догадки, что должно быть иначе.

spectate — tg — youtube

---

Если вы хотите помочь SPECTATE выпускать больше текстов, подписывайтесь на наш Boosty или поддержите нас разовым донатом:

---

1. Есть только аннотации к выставке и интервью с художницей. Художница Татьяна Чурсина о графической серии «Поликлиника». Интервью Анастасии Бирюковой // The Village. 29 января 2021 https://www.the-village.ru/people/interview/vystavka-v-futuro-intervyu?from=infinite_scroll; Микрюкова Диана «Поликлиника».Татьяна Чурсина о серии работ в галерее FUTURO // Собака. 4 февраля 2021 https://www.sobaka.ru/nn/entertainment/art/123371
2. Там же.
3. Посещение родственниками больных в реанимации было разрешено в отдельных регионах только в 2018 году. А закон о беспрепятственном допуске был принят лишь в 2019. — Федеральный закон № 119 (О доступе родственников в реанимацию).
4. Партнерские роды в России были официально приняты только в 2011 году — федеральный закон РФ № 323 «Об основах охраны здоровья граждан» от 21 ноября 2011 года. На практике они возможны лишь при наличии необходимых документов и соответствующих условий в медучреждении, то есть отдельного помещения, что в большинстве случаев является поводом для запрета присутствия партнера.
5. На основании статьи 51 Закона об охране здоровья, в больницы родители или законные представители имеют право беспрепятсвенно находится в любое время, но в реальности внутри больниц действуют ограничения — см. об этом многочисленные отзывы на сайтах больниц и различных интернет-форумах.Например, здесь: группа «Госуслуги для родителей» на платформе «Вконтакте» https://vk.com/wall-195855333_658533 (дата обращения 10.04.2025). См. также: Шафигулина Анна. Будни детской больницы // Комсомольская правда. 25 декабря 2017 https://www.kp.ru/daily/26774.5/3808114/
6.  В области российской психиатрии ситуация, как отмечали специалисты, усугубилась. См., например: интервью исполнительного директора Независимой психиатрической ассоциации России Любови Виноградовой «Это не реформа психиатрической службы — это псевдореформа» // Коммерсантъ 21 декабря 2019 https://www.kommersant.ru/doc/4199044; «ПНИ и пытки. Что увидел Европейский комитет по предотвращению пыток в российских ПНИ» // Коммерсант. 29 октября 2019 https://www.kommersant.ru/doc/4141180?from=doc_vrez. Кроме того, вернулось широко известная с советских времен практика «карательной психиатрии» как метод преследования по политическим мотивам. См. например: «Суд одобрил отправку в психбольницу шедшего изгонять Путина шамана» // РБК, 2 июня 2020 https://www.rbc.ru/society/02/06/2020/5ed646d09a7947ea492c984b. Как отметила художница в интервью, «лицо поликлиники меняется» к лучшему, «но пока не везде» —  Художница Татьяна Чурсина о графической серии «Поликлиника». Интервью Анастасии Бирюковой // The Village. 29 января 2021 https://www.the-village.ru/people/interview/vystavka-v-futuro-intervyu?from=infinite_scrol. Российская система, действительно, медленно, но менялась. Помимо этого создавались независимые НКО, ломающие устоявшиеся представления о помощи больным. 
7. Нижегородский государственный художественный музей. 29 марта — 19 мая 2024. Сайт выставки https://xn--80ajmkjbfildb2e8c6a.xn--p1ai/#mater
8. Вера Отдельнова. Экспликация на выставке в галерее Футуро в Нижнем Новгороде.
9. «Татьяна Чурсина. Симптомы». Галерея «Ковчег». 21 января — 14 февраля 2016. https://www.kovcheg-art.ru/exhibitions/421-simptom; подпись с персонального сайта художницы к инсталляции «Размножение», 2015.
10. «Татьяна Чурсина. Симптомы». Галерея «Ковчег». 21 января — 14 февраля 2016. https://www.kovcheg-art.ru/exhibitions/421-simptom
11. Художница Татьяна Чурсина о графической серии «Поликлиника». Интервью Анастасии Бирюковой // The Village. 29 января 2021 https://www.the-village.ru/people/interview/vystavka-v-futuro-intervyu?from=infinite_scrol
12. Под этим названием работы экспонировались в галерее «Ковчег» https://www.kovcheg-art.ru/exhibitions/421-simptom
13. Татьяна Чурсина. Комментарии на личной странице запрещенной в России платформе Instagram и публикация на страница галереи Futuro от 18 января 2021.
14. Там же.
15. Там же.
16. На выставке в галерее «Ковчег» в графе «Материал» и во всех аннотациях к выставке ошибочно был указан уголь. Его художница не особо жалует, поскольку он дает глубокую бархатистость и некоторую рыхлость и не может обеспечить скольжения, свойственного соусу. В беседе Татьяна заметила, что «уголь — совсем не моё, даже звук скрежета по бумаге раздражает».
17. Публикация на страница галереи Futuro от 20 января 2021.
18. Там же.